– Ты знаешь, за такую малость снизить оценку на балл – это чересчур, – проговорил он вслух, наслаждаясь запахом знакомых духов и теплом Ксюшиного тела, доверчиво прильнувшего к нему. – Оксан, может, произошло что-то такое, о чем я не знаю?
Он посмотрел на нее снизу, вопросительно и требовательно одновременно, и, словно поддаваясь его желанию, она, помявшись, негромко заговорила:
– Я не хотела этого касаться, но, видимо, ты настолько проницателен, что от тебя ничего не скроешь, – неуверенно произнесла она, опуская ресницы и картинно пряча глаза. – Этот профессор… как его там?
– Станский? – подсказал Анатолий, и сердце его дрогнуло от нехорошего предчувствия.
– Да, Станский… он выслушал меня очень внимательно, а потом вдруг и говорит: «Девушка, а как вы смотрите на то, чтобы нам встретиться в несколько иной, менее формальной обстановке?» Сказал, а потом взял меня под руку и начал сверлить своими маслеными глазками. Толь, я так испугалась! Я умом понимаю, что бояться мне нечего, а внутри все так и дрожит. Я его спрашиваю: «А что, в кабинете о творчестве Шекспира нам поговорить не удастся»? А он: «Почему же не удастся?» И выпустил мою руку. «Вы, – говорит, – способная девушка, и ставить вам четверку за такую малость обидно, но ваш ответ не идеален». Так что, мол, выбирай сама. Ты на меня не сердись, Толь, но я как услышала про четверку, так и сказала, что мне и четырех хватит, я на пять не претендую. Расписался он у меня в зачетке, я ее – в руку, и – шапку в охапку.
Потрясенный услышанным, Анатолий поднял на Ксюху, до сих пор сидящую на подлокотнике кресла, глаза и, к своему ужасу, увидел, что по ее щекам текут крупные слезы. Кончик ее носа покраснел, а губы невольно скривились. Хлюпнув носом, она отвернула лицо, и Анатолий увидел, что руки ее мелко задрожали.
– Я его убью! – тихо произнес он, и от этих трех слов Оксане стало вдруг страшно.
– Брось, Толь, бог ему судья, наплюй и разотри. Давай не станем поднимать шума, а то все это отразится на мне, ты же знаешь: прав не тот, кто прав, а у кого больше прав, – дрожащим голоском проговорила она и снова прижалась к его волосам. – Толь, обещай мне, что ты не станешь поднимать шума из-за такого пустяка, ведь ничего же не произошло. Есть такие люди, их везде хватает, – горестно вздохнула она, – не только в институте. Что ж их всех, убивать?
– До всех мне нет никакого дела, но ты моя жена, и я обязан постоять за твою честь. Ты не понимаешь, это он не тебя оскорбил, меня! – со злостью выдохнул Толик, сжимая и разжимая кулаки.
– Толь, я прошу тебя, не нужно выяснять отношений, будь выше этого, – настойчиво проговорила Оксана. – Ничего хорошего из этого не выйдет, одна грязь получится. Я прошу тебя, сделай это ради меня.
Голос ее звучал тихо и трогательно; вздохнув, Анатолий согласно кивнул головой:
– Будь по-твоему, эту скотину я пальцем не трону, но, если он вздумает и дальше трепать твое имя по институту, ты меня не остановишь, – твердо проговорил он.
Оксанка подняла брови и с удивлением посмотрела на Толину макушку. Неужели эта тютя способна на мужские поступки? Нужно с ним быть на всякий случай поаккуратнее, а то, неровен час, взбрыкнет, неприятностей не оберешься.
– Ты мне пообещал, – многозначительно произнесла она.
– Пообещал, – подтвердил он, поднимаясь с кресла. – Что у нас на обед?
– Яичница, – отрапортовала Ксюха.
– Как, опять? – взмолился он, – я скоро закукарекаю.
– Тогда пельмени, – смилостивилась она. – Зато «царские».
– Ну, если «царские», тогда еще куда ни шло, – одобрил он, отправляясь на кухню.
Все, что рассказала ему Оксана, было противно и гадко, и он искренне возмущался поведением Станского, которого он знал столько лет и который на поверку оказался таким гнильем. Но вместе с негодованием к Анатолию пришло иное чувство, чувство, которое он гнал от себя всеми силами, стараясь вычеркнуть его, забыть, не вспоминать о нем никогда, но сделать этого так и не смог.
Недоверие зародилось в нем неожиданно и внезапно, навалившись темным грузом подозрения, возникшего из-за ерунды. Тему Шекспира Ксюха отвечала бойко, четко печатая слова и перебирая, словно играя в знакомую игру, сложные даты прошедших столетий. Но на вопрос о номере экзаменационного билета, доставшегося ей несколько часов назад, она замялась. Произошло это на какое-то мгновение, но обостренные чувства Анатолия отметили это, сконцентрировавшись не на крупном, а на мелочах.