Корабельные плотники честно готовят ковчег,
Карамельные рты ухмыляются жирно и жадно…
Но надеется Бог, что найдется еще Человек
И научит он нас на воде, как на суше, держаться.
Мы босыми ногами пойдем по потопу вперед,
Оставляя круги, как растущий концерт многоточий,
И из нас до поры ни один, ни один не умрет,
А настанет пора — даже Бог не сумеет отсрочить.
Ах, бабушка, то было не со мной,
и детство здесь мое не проходило.
Уже давно ангарскою водой
твою деревню Остров затопило.
Мембранами — чувствительны, тонки —
дрожали губы у любой старухи,
и, теребя привычные платки,
без надобности уставали руки.
Ах, бабушка, то было не со мной,
и акварель размашистых закатов
высвечивала мрачной полосой
печаль домов, пустеющих, горбатых.
Но кажется мне это все родным,
и кажется, что стоит обернуться —
и отплывут тяжелые плоты
от берегов, к которым не вернуться.
Их медленность неведома воде,
но, торопя плоты своим теченьем,
вдруг станет неспокойно Ангаре
за тяжесть своего предназначенья.
Две ладони — восход и закат.
Две ладони — жалеть и ласкать,
гладить волосы, косу плести,
к изголовью воды поднести.
Две ладони — кормить голубей.
Две ладони — качать колыбель.
Повторяйтесь, восход и закат,
как молитва на всех языках.
Повторяйтесь, тревога и труд,
помогайте бесстрастной судьбе.
Две ладони друг к другу прильнут
в материнской печальной мольбе.
Две ладони покорно замрут,
и на долгие-долгие дни
материнский томительный труд:
вразуми, помоги, сохрани…
Во тьме случайного ночлега
В глухом предчувствии беды
Душа у Бога просит снега,
Чтоб он засыпал все следы…
Я прислонюсь к холодной раме:
Как хорошо, что есть приют,
И там, за ветхими дверями
Слепые ангелы поют.
Огонь в печи воздел ладони
И замирает, трепеща.
И на серебряной иконе
Подхвачен ветром край плаща.
И длится, длится тайный праздник,
Душа пирует налегке,
И лишь свеча все время гаснет
На неподвижном сквозняке.
Как странно в вязкой пустоте
Среди погибших слов
Заговорить на языке
Утраченных богов!
Огонь бесплодный и ничей,
Но жечь ему дано.
Звучанье собственных речей
То смутно, то темно.
Оно темно, как белый снег
Во чреве зимних туч —
Сколь славен был далекий век,
Сколь радостно могуч!
Покорно отпускаю ввысь
Сплетенье древних слов:
Печальным эхом воротись
На пиршество богов…
Юрий Подкорытов
Этюды на осенних листьях
Весь вечер над озером громыхало и полыхало. Видимо, там, наверху, окончательно развеселился Илья-пророк, этот маленький, промокший до нитки старичок с венчиком седых кудрей вокруг симпатичной лысинки.
Он уже не управлял своей колесницей, а только оглушительно хлопал в ладоши и озорно метал огненные стрелы.
Одна, я приметил, ударила в осинничек возле болотца. Там я нашел — на другой день — с дюжину крепких красноголовиков.
На рассвете солнце вынырнуло из озера, над лесами навис легкий туман, ударили удивительно яркие лучи; опавшая листва затрепетала, зашевелилась.
Грибы дружно приподняли шляпки, благодаря за благодатный дождь и щедрое тепло.
Вот так и в нашей жизни кончаются любые ненастья — ярким светом.