— Да, мне в самом деле надо идти. Таксист, наверное, уже потерял терпение.
Но и тогда они оба не сдвинулись с места. Юлька попросту не могла: немец загораживал собой весь проход и смотрел на нее — исподлобья, тяжелым, невразумительным взглядом. Пауза затягивалась, и Юлька, разрывая тишину, брякнула первое, что пришло в голову:
— Вы такой... классный, Генрих, серьезно. Вашей жене очень повезет.
— Женитьба не входит в мои планы.
— Почему?
Он мог промолчать, загадочно улыбнуться, пожать плечами впустую. Наконец отрезать, что это не ее дело. Но Ригер шумно выдохнул, провел ладонью по затылку, словно вытирая что-то невидимое, и ответил, а Юлька с каждой секундой его рассказа все больше не верила собственным ушам.
— Мои родители жили вместе сорок лет, и, сколько я помню, отец всегда бил мать. При этом она не подавала на развод и вообще всячески его защищала. Правда, последние годы она стала много пить и тоже дралась. На мои попытки образумить их, угрозы пожаловаться в полицию никто не обращал внимания. Иногда мне даже казалось, они получали взимное удовольствие, унижая друг друга, и свели к этому противостоянию всю свою жизнь. Эдакий внеэротический вариант садомазо. Мы с Катариной, сестрой, были предоставлены сами себе. Я уже говорил, что она покончила с собой. В тринадцать лет. — Ригер поправил сползающий с Юлькиного плеча ремешок сумки. — Наглоталась таблеток. В тот день отец сломал матери нос, но врачам мама сказала, что оступилась на лестнице. Наверное, Кати хотела попугать, отвлечь родителей друг от друга. Она всегда мечтала, чтобы мы зажили нормальной семьей, чтобы мать с отцом в конце концов увидели нас, но вместо этого угодила в морг. Глупая девочка, заблудившаяся в идеалах... — За пару секунд, что Ригер молчал, напряжение из его глаз ушло. — В прошлом году отца не стало: оторвался тромб, а через неделю мать повесилась. Кто знает, может, у них это звалось любовью. Надеюсь, теперь вы понимаете, Юли, почему мне нельзя жениться.
Нет, Юлька не понимала и недоуменно хлопала глазами. Что за абсурд?! Наверное, Ригер приехал на корпоратив уже изрядно подвыпившим, даже если и выглядел абсолютно трезвым. Но чем можно еще объяснить его неожиданные слова?
— Думаете, вы латентный садист?
Как всегда, завуалированным формулировкам Юлька предпочитала точные определения, но на лице Ригера не дрогнула ни одна мышца. Да как он может заявлять подобные глупости?! За все время их общения Ригер ни разу не дал усомниться в своей порядочности, никого не унижал и не третировал. И когда они были в Германии, и когда он приезжал сюда, его поведение было корректным и вежливым. Будь же в нем что-то ненормальное, разве бескостные языки компании не растрепали бы повсеместно эту интересную детальку?
— Не-ет. Вы, простите, идиот. Добрый, чуткий, замечательный, но идиот. — Забурлившая от негодования Юлька в запале не выбирала выражения. — Боитесь, что в вас скрываются «сюрпризы»? — Пальцами она изобразила кавычки. — Так они у каждого, Генрих. Вон на меня посмотрите: малолетняя истеричка. Вы — тот, кто намеренно ломает другого человека и получает удовольствие от его страданий? Да это полная чушь! Видела я зверей, общалась... Так вот скажу вам, что такие люди в жизни не признаются в своих проблемах и помогать чужим вроде меня не стали бы.
— А вы мне не чужая, Юли, — перебил Ригер. — Согласен, может, я сгущаю краски и перестраховываюсь, но вряд ли девушки мечтают, чтобы их будущие дети получили гены тирана и алкоголички-самоубийцы. Поэтому оставим спор. Да и, если разобраться, нет у меня времени заниматься семьей: вытаскиваю отцовское производство из долгов плюс тяну свое прежнее дело, ювелирную мастерскую. Так что не переживайте, Юли. Я вполне всем доволен. Ну, почти...
В коридор вывалился Эндрю в обнимку с Леной и заголосил, мешая слова из разных языков:
— Генрих, Schätzchen (нем. Милый)! Ты что, versteckst du dich hier (нем. Прячешься здесь)? Оh, Liebe, Liebe, amore, amore...
Эндрю качался на ногах, но пел чисто. Лена хихикала что-то двусмысленно-пошлое:
— Herr Rieger (нем. Господин Ригер)! Ай да хер!
«Если бы не эти, — Юлька не скрывала своего недовольства от появившейся пьяной парочки, — я бы переубедила Генриха. Тоже мне, вбил в голову какие-то глупости. А еще называл меня маленькой. Сам поступает, как полнейший недоросль...»
На сердитые зырканья коллеги никак не реагировали, и Юлька должна была признать, что продолжить разговор с Ригером невозможно. Ничего, есть телефон, скайп. Там уж ему не отвертеться.
— До свидания. — Ее протянутая рука утонула в ладонях Генриха, жестких и очень крепких. — Спасибо за все. Предупреждаю: это еще не точка.