Эти упреки лились на Дариму как из ведра, едва к маме Нине вернулась способность к связной речи. Сначала Дарима спешила оправдаться, успокоить маму Нину, что все не так, что в мыслях у нее нет ничего подобного, а потом перестала. Пусть говорит, если хочет, надо же человеку как-то развлекаться. Все равно Дарима знала, что мама Нина любит ее, а за этими злыми словами прячет раздражение на свою немощь.
Самым трудным было подтянуть маму Нину повыше, чтобы она не захлебнулась едой. Потом уже мелочи: накрыть полотенцем грудь и поднести к сморщенным губам неполную ложку борща, который после измельчения выглядел как выплюнутая непереваренная субстанция. Обычно кормление длилось не менее получаса, и Дарима успевала о многом передумать. Как сейчас, например, все о тех же брошенных обвинениях.
Глупо отрицать, что ей не хотелось выбраться вечером в город, сходить на дискотеку, может, даже познакомиться с кем-то. Да просто попинать ногами собранные в кучи листья и вдохнуть прохладный, чистый воздух вместо этого душного склепа! Дарима вздохнула, и по полотенцу растеклась бордовая капля. Мама Нина укоризненно чмокнула.
Смешно сказать: в свои двадцать три года Дарима ни разу не целовалась, не то что остальное, а если перепадало посмотреть хороший фильм про любовь, после долго ворочалась в постели и мечтала.
В школе она всегда была излишне робкой, настоящей серой мышкой, только приглядывавшейся к мальчишкам. Уже в техникуме ей понравился один парень, но, откровенно говоря, этот Антон очаровал всех однокурсниц. Он явно чувствовал себя чем-то вроде петуха на птичьем дворе: особей много, разных пород и достоинств, выбирать — не выбрать. Вот и вышагивал Антон по коридорам неизменно в компании двух, а то и трех поклонниц, которые менялись от раза к разу. Дариме в такой ситуации, естественно, ничего не светило, и она молча вздыхала по красавцу.
Вот Юлька бы не колебалась ни минуты, а подошла бы к Антону в первый же день учебы, чтобы заявить:
— Ты мне нравишься. Будем встречаться?
На робкие попытки Даримы объяснить, что так нельзя, ведь девушка не должна первой признаваться в чувствах, Юлька приводила неоспоримый, с ее точки зрения, аргумент:
— Ты про Татьяну Ларину слышала? А тогда был девятнадцатый век...
«Может, оно и правильно, — рассуждала Дарима, — время зря не теряешь, неделями не грызешь по ночам ногти: «нравлюсь ему или не нравлюсь», в случае отказа у окошка разок поплачешь. Только я так не умею, да никто и не взглянет в мою сторону. А сейчас и подавно о личной жизни можно забыть».
Когда мама Нина поджала губы: все, наелась, Дарима убрала ложку. «Теперь получше взбить подушки, провести вечерние обтирания-умывания. Пока мама Нина наслаждается очередной мелодрамой, есть время перекусить и мне, если хочется. Ну, борщ-то я люблю... А потом спать. Завтра перед работой нужно хорошенько накормить маму Нину и гнать прочь неумолкающие угрызения совести, мол, как можно оставлять на целый день больного человека одного да еще и без обеда!» Но Дарима твердо знала: на пенсию по инвалидности они с мамой Ниной не проживут. Поэтому выхода нет — и, скрепя сердце, она уйдет.
Выпавшие с утра задания в столовой новизной не отличались: почистить гору лука и моркови (картофелечистка, которую приспособили под такие вещи, опять барахлила), потом натереть эту самую морковь для супа и овощного рагу. Вот с котлетами дело было позаковыристей: умудриться их наляпать так, чтобы не было заметно, что треть мяса экспроприировала Вера Семеновна, а для сохранения веса сунула Дариме размоченный батон. Потом старший повар впихнет добычу в бюстгальтер и кокетливо продефилирует через проходную. Удивительно, но она ни разу не попала под досмотр на выходе. Предупреждают ее, что ли, что в этот день проверки не будет? Такие махинации, от которых за версту разит грязным душком, проворачивались не впервые. Дарима изначально зареклась идти против течения, иначе тогда ее запросто могут попросить на выход, а где тогда найти деньги и удобный график работы поваром только в первую смену?