Около Женьки появилась Кристина и, пока остальные переходили в другую комнату, зашептала:
— Так. Мадам Рыбовецкую Алину Аркадьевну ты уже видел, такое трудно не заметить.
Она кивнула на кустодиевскую красавицу с бусами в три ряда: нижний из мелких камешков доходил до того, что в медицине принято называть тазом; средний лежал на груди, цепляясь за ее шестой или седьмой размер; верхний впивался в мясистую шею на манер бархотки, только из жемчуга.
— Идем дальше. Ее муж Толюся. Без всяких отчеств и регалий.
Рука Тины указала на того самого субтильного дядечку, которого пышка бесцеремонно отталкивала, когда он мешал. Сейчас Толюся пытался приобнять жену, чтобы отвести к столу, но легче было найти талию на чехле для танка, чем продвинуться ниже бескрайней подмышки Рыбовецкой.
— Возле отца его давний друг Петр Гордеич, тот, что в красной рубашке. Рядом с ним — Светлана Ивановна и Василий Викторович.
Гости, названные последними, как раз отодвигали стулья и размещались за столом. Высокий мужчина с родимым пятном возле уха и под стать ему сухопарая женщина. Серые, незаметные люди, одни из толпы.
Стол был накрыт со знанием дела: множество тарелок и тарелочек, несколько видов ложек и вилок у каждого, выстроенные стеной бокалы. Вроде гостей пришло немного, но сервировка: салаты, колбасы, овощи и множество бутылок — словно подчеркивала, что в дом пригласили весь поселок.
Кристинина ладонь скользнула вдоль позвоночника Женьки и замерла у ремня.
— Мы же пообедаем, верно?
— Для этого и приехали. — Женька перехватил Тинины пальцы, пока они не сбежали еще ниже, и жестом заправского джентльмена положил себе на согнутый локоть. — Пррошу!
Им досталось место с краю, почти у кухни. И в кои-то веки Женька возблагодарил Кристинину привычку молчать во время еды: «Отлично! Стало быть, и мне не нужно поддерживать светскую беседу. Интересно, откуда вообще пошла Тинина манера безмолвствовать за столом? Непохоже, что с детства: вон как воркуют ее родители. Можно допустить, что это влияние некой секты, но, насколько помнится из институтского курса религиоведения, большинство мировых конфессий, наоборот, приветствовали серьезные разговоры во время трапезы. Да и сама Тина создает впечатление человека, далекого от проблем потусторонней жизни. Как бы то ни было, сейчас я смогу просто жевать и глотать, лениво слыша остальных».
Наконец все расселись, и Николай Петрович принес огромную белую супницу. «О, такую не грех использовать в качестве наглядного пособия на уроке ботаники!» — мысленно решил Женька. Нарисованные на фарфоре растения отражали все стадии своего развития: от малюсенького семечка до скукожившихся листьев, а на повернутой к Женьке стороне виднелось длинное корневище какого-то полевого цветка.
Но все насмешливые мысли улетучились, едва именинник снял крышку и наружу вырвался густой запах ухи. Настоящей, наваристой, с легкой горчинкой от лаврового листа и перца, под которую душа настоятельно требовала пропустить стаканчик, а то и два водочки. Мария Яковлевна поставила блюдо с рыбой, которую заблаговременно извлекла из ухи, а чуть поодаль тарелочку с лимоном и мелко нарубленной зеленью. На памяти Женьки таким угощением его не потчевали ни на одном дне рождения, но от этого он еще больше давился слюной, завистливыми глазами следил за половником и катал шарики из хлеба.
Наконец и Женькина тарелка вернулась от Марии Яковлевны. В прозрачном бульоне среди блестящего жирка островками плавали желтоватые куски картошки, пара оранжевых брусков морковки и много-много колечек зеленого лука. В середине глыбой белел кусок рыбы.
Хотелось быстрее окунуть ложку и зачерпнуть все это великолепие, но приходилось ждать какого-то сигнала. Им стал Гордеич, лысоватый мужик с зачесанной через всю макушку длинной прядью волос. Он поднялся, пригладил тянущийся к рюмке ус и цокнул языком:
— Ну-с, для начала процитирую Игоря Северянина: «Вонзите штопор в упругость пробки, и взоры женщин не будут робки». У всех налито? Отлично, идем дальше. Знакомы с тобой мы, Петрович, уж не помню сколько лет...
— Не меньше сорока, — выкрикнул именинник.
Гордеич осек его строгим взглядом:
— Не перебивай. Сегодня наше дело говорить, а твое слушать. Так вот, знаем мы друг друга почти полвека. Много пережили за это время, еще больше сделали. Всегда ты был надежным другом, хорошим семьянином... Так ведь я, Маша, говорю? Так. Да-а, Петрович, порядочный ты... — пауза в речи раскрасилась смешками, — человек. А пожелать хочу одного: оставайся таким же неугомонным, чтобы хвори и напасти не поспевали за тобой.