Лишь через двадцать минут Тина заторопилась в дом, а в «Хонде» Женька повернул ключ зажигания.
Глава 7. Дарима (часть 1)
Она стояла перед холодильником и уже раз пятый открывала дверцу. Смешно, чужая колбаса, сметана и начатая пачка плавленого сыра на решетчатой полке выглядели для нее не продуктами, а волшебными талисманами. Да и возбуждали они не аппетит, а то, в чем стыдно было признаться даже себе, какое-то тянущее и сладкое чувство, и с каждым открытием дверцы оно становилось все сильнее.
Затрясшийся, наверное, от тепла агрегат потребовал оставить его в покое, но Дарима снова не удержалась.
Вместе со включившейся лампочкой в голове вспыхнули события того вечера, когда продукты, принесенные в старомодной полотняной сумке, Владимир переложил в холодильник. Неторопливо расправил потертые ручки, чтобы легче было скатать ткань в рулончик, перегнул его пополам и с легкостью вместил в задний карман джинсов. А потом внезапно обнял Дариму. Буквально впечатал ее тело в кухонную технику.
— Спасибо тебе, малыш...
От мурлыкнувшего в ухо мужского голоса по Дариме побежали резвящиеся кенгуру, отталкиваясь с такой силой, что запросто могли оставить на коже следы задних лап, а может, и хвоста. Сумчатые явно успели побывать на водопое, иначе почему ладони Даримы стали влажными, если оказались прижаты к холодному белому боку?
— Не боись, не обижу.
Когда Владимир наклонился еще ближе, Дарима зажмурилась. Что делали героини любовных фильмов в такие моменты? Кажется, запрокидывали голову — но ей некуда, затылок и так упирался в жесткий металл. Как в том любимом Юлькином анекдоте: «И тут он поднажал...» Если Владимир поступит так же, Даримина шея свернется в отнюдь не физиологическом изгибе.
Корпус чуть направо. Так-то лучше, даже глаза открылись. В поле зрения попала курчавая челка Владимира. Возможно, опытные особы для добавления романтики запустили бы пальцы в эту шевелюру. Но какой-то слишком... вольный жест, распущенный. Чужой. Да и руки свои Дариме показывать не хотелось: утром с мизинца она отгрызла заусенец, и остался некрасивый след.
По шее Даримы скользнули раскрытые губы Владимира. Наверное, ему она казалась закомплексованной и холодной. Как нерастаявшее мороженое, которое для мягкости обильно смачивали слюной. Ну и пусть, все равно было приятно. Да, в кино упоминали порхающих в животе бабочек. Дарима не знала, кто поселился в ее внутренностях, но откровенно напористый и очень наглый. Вроде землеройки. Да и ворочался там с недюжинной силой, расшатав даже холодильник.
— Сладкая моя, хорошая...
Губы Владимира сдвинули высокий ворот кофты. Если он и хотел до чего-то добраться, сверху это не получалось. На помощь пришли мужские руки. Они затеребили застежку бюстгальтера, и тут в кармане Владимира запиликал мобильный телефон.
О, спасибо чудесной технике! Это она развивалась семимильными шагами, а Дарима все же не была готова непонаслышке узнать детали плотских взаимоотношений мужчины и женщины в первый день этих самых отношений. Одернув низ кофты, она юркнула в коридор. Пока считала до десяти, чтобы уши перестали гореть, а дыхание больше не походило на астматика со стажем, слышала раздраженный голос Владимира:
— Да. Понял. Не бухти, скоро буду. Отскочил по делам. Ах, какие у меня могут быть дела?! Да не твое это дело, ясно? Пасть закрой, чмо! Как же все достало...
В комнату мамы Нины, куда завернула Дарима, ругань почти не доносилась. То ли стены поглощали львиную долю звуков, то ли Бондарь поутих в своем недовольстве на звонящего, то ли просто нажал кнопку «отбой». Секундная стрелка на часах протикала несколько раз, прежде чем мама Нина отвела взгляд от потолка. «Странно, что она там нашла, — удивилась Дарима. — Все же вроде чисто: ни паутины, ни треснувшей побелки, ни перегоревших лампочек».
— Рима, кто он? Мужчина, который не стесняется костерить людей подобными... даже не словами, а интонациями, настораживает.
— Это... друг. И у него просто резкий голос.
— Присядь-ка.
Вероятно, последний раз такой мягкой и заботливой мама Нина была лет десять, а то и все пятнадцать назад, когда во время дворовых разборок Дариме прилетел в висок камень. Тогда мама Нина собственноручно выдрала зачинщика Бяшу его же подтяжками в мелкую «елочку» и обхаживала потерпевшую внучку со всем теплом, что еще пряталось в ее мясистой груди. Могла бы теперь — наверняка прижала бы Дариму к той же части тела, но уже опавшей до размера пустого молочного пакета. Прижала, чтобы стук сердец сначала удвоился, а потом нашел общий ритм. Да и на колени усадила бы Дариму, будто та была все еще маленькой девочкой, которую и журить следовало тихим и приглушенным голосом, чтобы не испугалась. Даримины глаза защипало, а зубы впились в нижнюю губу, чтобы не дать ей задрожать.