— Все, финиш. — Владимир разогнулся и потянул Дариму в ванную. — Ты звонила кому-нибудь?
— Да.
Кусок мыла выскользнул в раковину, и Бондарь приглушенно ругнулся.
— Кому?
— Юле. Только она недоступна.
— Подруге? Ясно. — С полотенцем в руках он вышел в коридор. — Значит, так. Сейчас я вызываю полицию, а потом звякну и в поликлинику. Амбулаторная карта ее где? Кстати, деньги-то вы хоть откладывали на такой вот случай?
Дарима кивнула. Да, мама Нина озадачилась проблемой упокоения еще лет десять назад и исправно прятала часть зарплаты в «Советскую энциклопедию» куда-то между буквами «ж» и «к». Еще и шутила, что если дотянет до «п», то ирония ее жизни будет отражена точнехонько. Охранником служил бюст вождя мирового пролетариата, оставшийся в наследство от прежнего владельца квартиры и подпиравший корешок пухлого тома. Несколько раз Дарима порывалась сдать товарища в пункт приема вторчермета, но мама Нина не разрешала с непонятным объяснением: «Неудобно».
— Олег, привет. Ты сегодня с кем? С Ва-асичем?.. Отправь-ка его по адресочку Калинина, восемь, квартира... — В ванной забулькала вода, и пара фраз утонула в шуме. — ...Да верняк это! Старушка лежачая была. Ага, скорее всего. Короче, оформляем протокол осмотра трупа. Пусть подгребает быстрее, а я айболитов извещу.
Чугунный Ильич перекочевал на полку ниже, а Дарима наконец вытащила справочник, убранный во второй ряд в книжном шкафу. Считать деньги времени не было, но купюр хватало. Чаще других попадались те, что с четверкой лошадей, пореже мелькал бронзовый Петр I. Дарима захлопнула книгу и молча протянула сбережения подошедшему Владимиру.
— Зеркала занавесь, а я покараулю на улице.
Белые простыни на шкафах казались спящими экранами в кинотеатре. Секунда — и щелкнет кинопроектор, зашуршит пересмотренная, перекроенная миллионы раз пленка. Но нет, не в этот раз. Фильм мамы Нины оборвался, бежали финальные титры, а на кровати лежала кукла в человеческий рост, сломанная и все равно пугающая. Дариме на ум пришел услышанный где-то совет: «Чтобы страх ушел, потрогайте умершего за ноги». Вон из-под одеяла, как будто нарочно, выглядывал край ступни с шершавой, царапавшей взгляд пяткой. Однако Дарима продолжала, не двигаясь, сидеть на табуретке в центре комнаты, как на последнем безопасном островке посреди бескрайнего океана.
Вызванный полицейский оказался толстым увальнем с глубокой одышкой и потным лбом. Он мельком взглянул на маму Нину, пошушукался в стороне с Владимиром и исчез, оставив сероватую бумагу с неразборчивыми строками, написанными от руки, и круглой печатью внизу.
Следующий визитер задержался дольше. Дарима запомнила ярко-красную кофту под наброшенным на плечи балахоном цвета школьного мела и уже усталый, несмотря на раннее утро, женский голос. Голос поинтересовался амбулаторной картой, и Дариме пришлось встать, чтобы вытащить из тумбы под телевизором распухшую тетрадь. Владимир пролистал ее и ткнул куда-то пальцем, но поднятый рукав кофты покачался из стороны в сторону. Дарима вернулась на свое место, а разговор переместился в коридор, откуда доносились лишь обрывки:
— ...Давление у нее скакало, вот же и запись последняя... сам я из полиции... тянуть-то зачем?.. Исполосуют ее, жалко... все ж решаемо... да сами гляньте...
Когда Владимир затормошил Дариму, он помахивал каким-то документом.
— Собирайся. Надо ехать в ЗАГС за свидетельством о смерти, а потом к ритуальщикам. Хотя к ним я и один могу. Паспорта не забудь, свой и бабули.
— А как?.. — Дарима растерянно посмотрела в сторону кровати.
— Что с ней будет уже? Да и некого просить тут сидеть, одни мы остались.
По-настоящему понимание смерти пришло к Дариме только вместе с принесенным в квартиру гробом, и она подумала сквозь слезы, туманившие зрение и мысли: «Вот. Значит, это все по-настоящему. Все серьезно... До этого так, лежит себе человек на кровати. Ну, сложены руки на груди крестом. Так ведь и спят все по-разному, кто как хочет. Ну, нижнюю челюсть, чтобы не отвисла, держит вязаная салфетка, сдернутая с комода. Будто зубы заболели и флюсом разнесло всю щеку. Ну, глаза прикрывают огромные тусклые монеты, советские юбилейные рубли, раньше мы их подкладывали под шатающиеся ножки кухонного стола. Что ж, до болезни мама Нина частенько делала маски для век из похожих кругляшков сырого картофеля...»