Последняя реплика явно предназначалась не одной Юльке, и Женька, оценив угрозу, опустил голову.
«Кто ж знал, что за эти дни песок могут убрать? — думал он и намеренно притормаживал, чтобы не идти рядом с хмурящимся отцом. — Хотелось обрадовать Ляпу, а вышло, что и она огребет по полной, и мне подвалят. За то, что подбил Юльку на глупости, и за то, что пришлось будить батю, только вернувшегося после дежурства. И поспал-то он всего полтора часа...»
Остаток дня Юлька не любила вспоминать, да и что там было такого интересного? Ну, поехали они в больницу, где ей сделали снимок лодыжки и успокоили, что перелома нет, лишь сильный ушиб. Ну, лежала потом на кровати в своей комнате и смотрела в потолок, а за стеной тихо плакала мама, на одной ноте, без всхлипываний. Ну, пропахло все в квартире валерьянкой, от которой кружилась голова и оголтело мяукал Мурз. Важным было одно: папа никуда не ушел, как это частенько бывало последние дни. Он долго стоял в дверях Юлькиной комнаты, пусть и с молчаливым упреком, отчего его серые глаза превратились в две стальные щелочки.
А потом нога Юльки зажила, и отец снова пропал...
Пролог (часть 2)
— Ляпа, выходи! Ля-япа-а! — Как он ни старался звать потише, голос разнесся по безлюдному двору, и его тут же подхватило эхо: — Па-а-а!
На последнем этаже распахнулось окно, вниз сорвалась струя воды, и зовущий тут же отскочил под защиту рябины. Удачно же ее посадила баба Галя прямо под подъездом! Выходит, страсть к садоводству тоже может быть полезной. Сверху смачно ругнулись и повторили попытку достать нарушителя спокойствия. На асфальте появилась безобразная клякса, похожая на громадный плевок. Парень довольно хмыкнул: за шестнадцать лет своей жизни он научился быстро соображать, когда нужно нападать, а когда стоит и затаиться. Сейчас был именно такой случай.
— Марчук, ты сбрендил? Восемь утра. Воскресенье. Лето...
Раздавшийся голос был хрипловатым после сна, с плохо скрытым раздражением, но парень мгновенно покинул свое укрытие: он дождался. На этот раз брызги от выплеснутой воды попали на джинсы. Сверху донеслось удовлетворенное причмокивание свежеиспеченного снайпера, с балкона третьего этажа — девичье хихиканье, а сам Марчук отряхнул влажную ткань и опять запрокинул голову.
— Ляп, выходи, очень надо.
— Выйду, — согласилась всклокоченная девичья голова, — и дам в ухо.
— Давай...
Около рябины ютилась невысокая лавочка. По вечерам она превращалась в настоящие посиделки с заранее распределенными местами: слева сбоку баба Галя, агроном-новатор в душе, а по натуре активная сплетница и тайная вуайеристка; дальше бездетная соседка тетя Тоня, отпускавшая настолько меткие и ядреные характеристики всем проходящим, что даже собаки опасались ее острого языка; завершала картину рыжая толстуха в бессменном халате, из которого кокетливо выглядывали руки грузчика и слоновьи ляжки. Если же последняя дама пропускала сеанс дворового кино, то освободившееся пространство распределялось между тетей Валей со второго этажа, известной своей любовью к котам и, соответственно, бывшей на короткой ноге со всеми продавщицами рыбы в районе; и хмурой бабой Машей из дома напротив, о которой ребята не знали ничего, но почему-то все равно ее избегали.
Сейчас прямо посередине скамейки свернулся клубком кот, один из тех, кого подкармливала тетя Валя. Свистевшие вокруг него пару минут назад водные снаряды совершенно не мешали бездомному ваське дремать в ожидании селедочных очистков или блюдца прохладного молока. Когда рядом с ним присел парень и шепнул: «Эх, усатый-полосатый!», — он даже не повел ухом, лишь приоткрыл узкий глаз. За одну секунду зверь успел разглядеть все, что нужно: лицо у севшего человека не наглое; брови не сдвинуты, значит, добрый; в руках ничего нет, что можно было бросить или прицепить на хвост. Такой не обидит, но «усатый-полосатый» потянулся, показательно выпустил когти и переместился на деревянную спинку. На всякий случай.
Гулко хлопнула дверь подъезда, и с крыльца спустилась та самая девчонка с балкона. Юлька Репьева. Его Ляпа. Чтобы срезать путь, она свернула с дорожки в траву и тут же пошла, высоко поднимая колени, как будто так могла уберечься от росы.
— Я придумала, что подарю тебе на день рождения. Пачку снотворного. Может, тогда ты дашь мне выспаться, жаворонок...
Юлька зябко передернула плечами, потянула рукава вязаной кофты так, что они закрыли пальцы, и села рядом.
— Привет, Ляпкин.
Впервые за те годы, что они росли вместе, он смотрел на нее по-особому: чтобы в памяти отложились все-все мелочи.