Тимур жил в серой сталинской пятиэтажке, во двор которой вела высокая арка с каменными вензелями по краям. Свод украшало очередные, пока не замазанные граффити в виде заковыристого росчерка из латинских букв «R» и «B». Надпись повторялась на трансформаторной будке напротив последнего подъезда. Женька помнил, что если завернуть за гудящий домик и перейти дорогу, то упрешься в центральный парк развлечений. Туда они частенько наведывались, будучи студентами, но не покататься на аттракционах, а распить бутылку-другую пивка за стоящим на отшибе зданием планетария.
За все годы дружбы Женька лишь раз попал к Тимуру домой, но и тогда не продвинулся дальше полутемной прихожей с толстенным шкафом, из-за которого ничего не было видно. О семье Красин предпочитал не говорить по той простой причине, что семьи как таковой и не существовало. Был отец Тимура, профессор-лингвист, и была эта самая лингвистика, в которую Валерий Иванович как погрузился с головой еще в молодости, так все никак не выплыл спустя ...дцать лет. Мать Тимура не стала ждать признания научных заслуг мужа и упорхнула в неизвестном направлении, едва сын задул пять свечей на именинном торте. Как Красины жили дальше, Женька с трудом представлял, но среди всех первокурсников Тимур был единственным, кто умел погладить рубашку без заломов и подпалин и кто запекал мясо в духовке с легкостью шеф-повара. Откровение о покромсанном детстве вылилось из Красина на одной из последних студенческих пьянок, и больше к этой теме ни один из друзей не возвращался. Несмотря на то, что год назад Тимур купил себе «двушку» в новом спальном районе, он продолжал жить в Комсомольском переулке и с беззаветно-снисходительной любовью опекать отца.
С Юлькой Тимур попрощался в машине — послал воздушный поцелуй, Женьке пожал руку и, не задерживаясь, исчез в подъезде.
— Ну, куда теперь? — Женька повернулся к Юльке.
— Да тут рядом, на Чкалова, за трамвайными путями. Налево, налево и еще раз налево.
Из-за трудностей с парковкой указанный маршрут удлинился на одно «направо», и, нагло заехав колесами на тротуар, они оставили машину у миленького дома с башенками.
Юлька повисла на Женькином локте, как будто боялась, что он тут же убежит. Эх, Ляпа, Ляпа! Женька побыстрее сунул ключи от «Хонды» в задний карман джинсов и сжал Юлькины пальцы, тонкие и почти такие же холодные, как ручка чемодана.
— Пошли, нам туда.
Юлька свернула в середину двора, где темнели рога столбов, укрощенные веревками для сушки белья. За ними изогнулась и застыла в предсмертном вздохе узкая железная горка, «солдатская», как всегда говорили в их родных Печицах. А вот рядом и братья-качели, массивные и наверняка с проржавевшими цепями.
— «Куда ты ведешь нас, Сусанин-герой?» — процитировал Женька начало любимого стишка и, когда Юлька фыркнула в ответ, продолжил уже серьезней: — Честно, стоит написать жалобу на ваш ЖЭК за скудное освещение, а не то есть реальный шанс сломать ногу или вляпаться в собачий крендель.
— Если тебя это утешит, для таких вонючих случаев дома у меня припасена специальная тряпочка.
— Вот только не говори, что ты ее стираешь! Ибо если так, с этим источником бактерий даже не приближайся к моим «Тестони». Они не две копейки стоят.
— Жмот!.. Когда в следующий раз надумаешь притопать ко мне, не забудь надеть что-нибудь попроще, например, галоши. А еще лучше вьетнамки!
Женьке было абсолютно наплевать на свою обувь вместе с ее чистотой, но безумно нравилось идти впотьмах, не зажигая фонарик на телефоне, чувствовать, как постепенно теплеют пальцы Юльки, слушать шутки и беззлобно дразнить в ответ. Вот как сейчас.
— Вьетнамки — это набор маленьких вертких массажисток? Не шикай, сам вспомнил, что те обычно из Тайланда. Подожди, где-то я читал про водоросль с названием «вьетнамка». Вредная такая, вроде тебя. Что? — Женька чуть не ойкнул, когда Юлька болезненно сжала кожу на тыльной стороне его кисти. — Ладно, ладно. Шучу. Понял я, что про шлепки говоришь. И все-таки, Ляп, нельзя было возле дома пройти?
— Думаешь, там собачники более ответственные и гуляют с пакетиками? Ха! Плюс под подъездами добавляется риск поймать незатушенный «бычок» или помятый помидор, и повезет, если без банки.
Женька покачал головой:
— И это гордость города — центральный район с его дружественно настроенным населением! За-ши-бись.
Они прошагали мимо песочницы с обломанными бортиками и миазмами физиологических отправлений кошек (хотя, если судить по насыщенности вони, стихийным туалетом не брезговали и более крупные млекопитающие), обогнули ряд пеньков, то ли оставшихся после чистки двора коммунальщиками, то ли служивших неясным украшением. Дальше путь преграждало то, что изначально задумывалось как беседка. Но кто-то основательно потрудился над тем, чтобы покорежить большую часть железных планок между столбами-опорами, проломить на крыше шифер, и уютное местечко превратилось в притон под открытым воздухом. Женька нашел и другое название, более емкое: