Спортивные штаны веселенькой розовой расцветки, еще бы сбоку рисунок пушистого зайчика — и здравствуй, детский сад. Из-под коричневой кофты выглядывает край футболки, старой, коротковатой и почему-то самой дорогой для Ляпы. Настолько любимой, что она упорно ее не выбрасывает, несмотря на то, что цвет стал какой-то неопределенный, а пятно на боку ничем не отстирывается. Ляпа, милая Ляпа! Лохматая, с льняными волосами, с россыпью веснушек возле носа, с глазами невнятного цвета (он считал его серо-зеленым, а она сама называла «дристополетным»), с родинкой на правой мочке, из-за чего она так и не проколола уши, с длинной беловатой полосой, наверное, от подушки, через всю щеку...
Он сглотнул и, как всегда, когда волновался, без обиняков выдал:
— Ляп, я уезжаю.
— Куда? — Она снова подавила зевок, размеренно покачивая левой ногой.
— Отца переводят в новый гарнизон. На сборы одна неделя.
Босоножка соскользнула на землю, и стал виден потемневший ноготь на большом пальце: неделю назад Юлька решила на велосипеде покорить лестницу у магазина и ступней пропахала все ступеньки.
— Женька, ты серьезно? — В долю секунды ее взгляд стал осмысленным, а потом сразу же каким-то отчаянно-испуганным.
— Я тебе когда-нибудь врал?
— Нет пока... Но, может, решил начать с утра пораньше в воскресенье?..
— Юлька, что ты несешь?
Она с размаху откинулась на спинку скамейки, из-за чего потревоженный кот с коротким мявканьем спрыгнул в траву.
— А как же я? А Дарка? Что наша дружба без тебя?
— Все останется, как есть. — Женька потянулся к кусту, сорвал лист и начал разрывать его на мелкие части, укладывая их потом на колене на манер головоломки. — Тем более, что через год, после окончания школы, я бы и так уехал учиться. Раньше-позже...
— «Раньше-позже», — передразнила Юлька и смахнула зеленые обрывки с его ноги. — Дурак ты, Марчук, и успокаиваешь по-дурацки. Где твой гарнизон, где мы... Когда еще увидимся?
— Ну, вырвусь как-нибудь.
Они помолчали. Юлька застегнула кожаный ремешок на босоножке и встала, сдула с лица кривую челку.
— Дарке уже сказал?
— Нет, тебе первой.
— Я позову ее.
Юлька обогнула лавочку и прошмыгнула мимо клумбы к окну на первом этаже, в которое и забарабанила костяшками пальцев. Сначала хаотично, а потом стук стал с особым ритмом. Прямо как на футбольном матче: «Да-ра, выходи!» Женька успел распотрошить еще парочку листиков, прежде чем тюлевая занавеска колыхнулась и в открытую форточку высунулась кисть руки с поднятым вверх большим пальцем. Так Дарима сигналила, что позывные услышаны и она сейчас придет. Главное, чтобы ее мама Нина не проснулась.
К скамейке Юлька сразу не вернулась, а зачем-то замерла у цветов. Погладила мелкие звездочки астр, а губы ее беззвучно зашевелились, словно выбалтывали чужие секреты и стыдились этого. Потянулась к круглым шарам георгинов, и колючая ветка шиповника, растущего тут же, подцепила светлые волосы. Будто страж защищает свои владения от посягательства белокурой ведьмы.
Женька удивился своему же нелепому сравнению и молча подошел, аккуратно высвободил прядь и не сдержался: потянул носом воздух, хотя и знал, что вряд ли здесь, у клумбы, разберет привычный карамельный запах Юлькиного шампуня. От него перед глазами всегда вставали домашние конфеты из жженого сахара и остывающая алюминиевая тарелка с почерневшим дном. Так и есть, пахло только цветами. На ощупь Юлькины волосы были легкими, почти невесомыми. Как пушинки у одуванчика.
— Ляп, я...
Он и сам не знал, что хотел сказать. Просто нужно было, чтобы она подняла голову и смотрела на него. Не на цветы-листики, не на букашек, а только на него своим невыносимо прямым взглядом.
— Ты уедешь, и больше не будет такого воскресенья. Никогда. Все станет другим: двор, школа, я сама. Твоя Ляпа исчезнет, понимаешь?..
Показалось ли ему, или в Юлькиных глазах на самом деле задрожали слезы? Женька потянул подругу на себя и крепко обнял. В раннем детстве он на голову возвышался над ней, но за эти летние месяцы Юлька неожиданно рванула в росте и почти догнала его.
Хлопнула дверь, и еле слышными шагами приблизилась Дарима. Она всегда умела ходить медленно, почти бесшумно и нереально грациозно. Настоящая пантера, не будь Дарима непомерно застенчивой и пугливой. Да и очки в громоздкой темной оправе, больше подходящие какой-нибудь старушке, чем четырнадцатилетней девушке, не добавляли ей уверенности. Говорила она тоже тихо, как будто извинялась.