Звяканье вилки о край тарелки подействовало на Дариму ободряюще. Взбитое яйцо зашипело на раскаленной сковороде, а через пару минут приняло в свои пухлые объятия луковые колечки и помидорные глыбы, закачавшиеся красными айсбергами. Электрический чайник щелкнувшей кнопкой возвестил о закипании. Широкую тарелку украсило колбасное солнышко с сырными лучиками. Вот теперь время будить Юльку.
Но едва Дарима коснулась плеча подруги, та спрятала голову под подушку и что-то сдавленно пробурчала.
— Юль, просыпайся...
В ответ «взбрыкнувший» плед свалился наверх и упрочил оборону. Юлькины ноги зябко поджались.
— Доброе утро...
— М-м-н-н-н. — Накрашенные черным лаком ногти поскребли левую пятку.
Когда Дарима сообразила вернуть унесенный в кухню будильник, мерзнувшие ноги Юльки успели закрутиться в простынь и приобрели сходство с коконом громадного насекомого. С четвертым «ку-ка-ре-ку» электропетуха куколка медленно начала превращаться в бабочку. Вытащенная из-под пледа рука слепо ощупала ближайший пол, а потом раздраженно отбросила защитную оболочку, и лохматая Юлька, по-прежнему с закрытыми глазами, поползла на звук заходящегося в голосовых конвульсиях крикуна. Дарима благоразумно переместилась ближе к порогу.
— Я убью тебя за эту утреннюю зарядку, — хрипло пообещала Юлька, когда сумела проморгаться, и цветастым ковриком растянулась на полу.
Выполнив задание, пернатый раздражитель умолк.
— Вставай. Надеюсь заслужить прощение вкусным завтраком.
— Дарка, ты сумасшедшая. Вскочить в такую рань, чтобы приготовить подруге поесть...
— Да, именно так. Поэтому хватит морозить себе почки.
— Я лежу на животе, а значит, на других органах. Ну ладно, ладно, сдаюсь. — Движения поднимающейся Юльки оживили в памяти Даримы плакат, висевший в кабинете биологии, тот, что иллюстрировал этапы эволюции древней обезьяны до прямоходящего человека. — Я все оценила: твою заботу о моем желудке, о здоровье в целом, но особенно то, что не перешла к водным процедурам. Представь, последний ухажер, когда хотел разбудить меня, лил в ухо тонкой струйкой воду... Бр-р! — В дверном проеме Юлька замерла, со вкусом хрустнула поясницей и бросила через плечо: — Я в душ, обещаю за буйки не заплывать.
Омлет успел слегка осесть, но оставался теплым. Из холодильника Дарима вытащила парочку йогуртов и сливочное масло. Эх, не сообразила сделать это раньше!
Вместе с шумом воды из ванной полились нестройные переливы Юлькиного пения, как и вчера, про оптимистичный призыв улыбаться в любую погоду. Вот умеют же люди сами создавать себе настроение! И Дарима шепотом присоединилась к припеву:
— С голубого ручейка начинается река... — а потом встала на цыпочки, чтобы захлопнуть форточку: сквозило.
Улица казалась непривычно далекой, как из зависшей кабинки на колесе обозрения. А вот все остальное как дома. Коренастый мужичок в оранжевой куртке, один в один вечно пьяненький Митрич с Калинина, борется с взлетающими на ветру листьями, но упорно не оставляет надежду собрать их в кучу. По раскуроченной детской площадке бегут мальчишки с горбиками-рюкзаками. Один притормаживает у горки, нагибается и что-то прячет себе в карман. Наверное, очередное сокровище вроде дождевого червяка, которого можно сунуть за шиворот соседке по парте, или горсти алой рябины для трубочки-самострела. Чтобы догнать товарища, он включает крейсерскую скорость и при этом умудряется не потерять болтающуюся на затылке шапку. У криво припаркованного под подъездом микроавтобуса громко ругаются: автомобилисты, чьим машинам перекрыт проезд, костерят наглого любителя поспать, а кое-кто от злости и безысходности уже начал лупить ногами по колесам.
Город просыпается.
От дыхания на стекле образовался почти правильный круг, вот только добавлять ему глазки и дугу рта совсем не хотелось. Вместо этого Дарима ладонью растушевала запотевшее место и снова посмотрела во двор.
Вчера он выглядел иначе, холодным и неприветливым. Или же ей это только померещилось после тех кругов, что ноги устали наматывать по кварталу? Хорошо, что ждать Юльку пришлось не неделю, а каких-то часов десять-двенадцать, и все благодаря неспешному ковылянию поезда ночью с тягучими остановками на перегонах, чтобы пропустить «скорые» и «международные». В другое время эта тягомотина на жесткой полке без белья и матраса, с поддувающим окном, от которого не спасала комковатая сумка под головой, подействовала бы на Дариму удручающе.