Она положила на блюдечко истерзанный апельсиновый кусочек. Тимур оторвался от изучения чего-то в районе Юлькиного подбородка и глотнул вина, да так торопливо, что немного пролил на стол. Промакивая салфеткой лужицу, он недоуменно наморщил лоб:
— Подожди. А универ? Ведь там-то ценят незамыленный, творческий взгляд.
— Может, у вас и было так, а у нас гнались все за теми же показателями, которые Юлия Репьева упрямо путала и комкала. Ну вот тошно мне было перелистывать учебники, под диктовку записывать умные мысли давно умерших критиков, анализировать вечные вопросы, ответы на которые не могли быть теми же, что в прошлом веке, по одной простой причине — жизнь течет, а значит, меняются приоритеты и ценности. Так думали многие, по крайней мере в нашей группе, а не боялась озвучивать сомнения одна лишь я.
Мимо прошел с тарелками официант. Вкусно запахло поджаренным луком и лисичками. Как нередко бывало, грибы напомнили Юльке о кураторе их группы, Святославе Романовиче Грибове, а вслед за этим вспомнился и давний разговор на кафедре зарубежной литературы.
Грибов мерял комнатку шагами: раз-два прямо, у шкафа разворот, снова раз-два... Юлька, сидя на стуле у стены, с той же частотой болтала левой ногой, закинутой на правую. Когда он внезапно остановился перед ней, среагировала не сразу, и опускающаяся «балетка» прочертила по штанине куратора пыльную полосу, но тот этого даже не заметил. Он готовился выплеснуть на нее речь, в очередной раз — четвертый или... двадцатый за третий курс? — промыть мозги.
— Конечно, это твое дело, Юля, учиться или нет, но из своего долгого опыта, не педагогического, а жизненного, советую все хорошенько обдумать. Вылететь из университета легче легкого, да тебе и не придется прикладывать особых стараний. По пальцам руки можно пересчитать лекции, которые ты посещаешь, а практикумы, знаю, выполняешь на коленке перед аудиторией. Да, язык у тебя хорошо подвешен, да, мысли излагаешь оригинальные и очень дельные. А толку, если самой тебе эта учеба в тягость? Но скажи, глупая девочка, — Грибов вновь уподобился маятнику, а Юлька возобновила покачивания, только теперь одной ступней, — что будет дальше? И будь добра дать не абстрактное «что-нибудь», а вполне конкретный ответ на такой же прямой вопрос. Как ты будешь жить? Конечно, девушка в силу своей половой принадлежности всегда в состоянии устроиться, но только ведь роль приживалки не твоя.
В размеренные Юлькины движения как будто что-то попало, и паузы между «туда-сюда» все удлиннялись, пока и вовсе нога не остановилась. А Грибов все так же вещал стенам кафедры, словно они были этой самой нерадивой студенткой Репьевой:
— Много я повидал таких, как ты, бравирующих прогулами и дерзящими кому ни попадя. И вот в чем казус. Лишь единицы оказывались хамами и лодырями по призванию, так сказать, истинными балбесами. Большинство же подобным образом пытались, как ни странно, обрести самостоятельность. Разве я не прав, Юля? Если ты бежишь от чего-то, а именно такая подоплека у этого бардака, — и куратор, схватив со стола Юлькину зачетку, ожесточенно потряс ею в воздухе, — то готовься стать стайером. Выносливым, упорным, с прицелом на победу после энного круга. Не буду выяснять причин, по которым ты затеяла свой марафон. По большому счету, не мое это дело. Но считаю, что образование даст приличную фору для обретения независимости, а если ты забыла, напомню, что содержанки, как правило, абсолютно подконтрольны. Подумай, Юля. Другого шанса может больше и не представиться.
Святослав Романович и не подозревал, как он был прав в своих гипотезах об истинных причинах ее своеволия. Не хотела она быть бунтаркой, ее вынудили стать такой.
Конечно, после кураторской откровенности она не изменилась в одночасье, но поумерила пыл, перестала лезть на амбразуру недовольства преподавателей и позакрывала «висяки». А через два года на вручении дипломов молча сунула Грибову, страстному дачнику и садоводу, букет из длиннющих фиолетовых «свечек» люпина, в поисках которого рыскала по всему пригороду. В ответ он обнял ее, негромко обозвав «безголовой авантюристкой».
Что ж, видно, такой она и осталась.
— О чем задумалась? — в уши, забитые ватными воспоминаниями, проник вопрос Тимура. Судя по обеспокоенным глазам, далеко не первый.