"Вот о чем не догадывалась дореволюционная русская администрация: что надо информировать мировое общественное мнение о жизни внутри России. По медленному течению тогдашней истории, по изолированности стран - даже и в голову не могло придти, что от этого скоро будет зависеть будущее своего народа и многих других. Зато революционные и фрондирующие политические эмигранты из России - ощутили это здесь, на Западе, и не жалели своего эмигрантского досуга на подобную деятельность, вложили в нее всю эмоциональную горечь, нетерпеливость и необъективность временных неудачников ниспровержения и переворота. Они и создали на Западе искаженную, непропорциональную, предвзятую картину нескольких русских столетий, отчасти по своей страсти, отчасти потому, что многие из тех эмигрантов были молодые люди искусственного партийного формирования, они совсем не имели возможности да и не хотели знать и прочувствовать глубины тысячелетней народной жизни. И так для Запада картина России - как раз в момент ее самого обнадеживающего экономического и социального развития перед Первой мировой войной - была составлена отрицателями России, ненавистниками ее жизненного уклада и ее духовных ценностей, и в таком виде инерционно утвердилась посегодня. Вот - пятое тяжелое осложнение, тот изначальный сдвиг целого пласта, который для западных исследователей переносит все начальные точки отсчета, все возможности правильного сопоставления прежней России и нынешнего Советского Союза. Протянуты были легенды, целая цепь мифов, приправлены даже безответственными цифрами касательно экономики или социальной эффективности, характера революционного движения или масштаба репрессии (некоторых таких искажений я касаюсь в разных местах "Архипелага ГУЛАГа"). И так искажение русской исторической ретроспективы, непонимание России Западом выстроилось в устойчивое тенденциозное обобщение - об "извечном русском рабстве", чуть ли не в крови, об "азиатской традиции", - и это обобщение опасно заблуживает сегодняшних исследователей, мешая им понять социалистическую природу и суть происходящего в СССР. В том обобщении искусственно упущены вековые периоды, широкие пространства и многие формы яркой общественной самодеятельности нашего народа - Киевская Русь, суздальское православие, напряженная религиозная жизнь в лесном океане, века кипучего новгородского и псковского народоправства, стихийная народная инициатива и устояние в начале XVII века, рассудительные Земские Соборы, вольное крестьянство обширного Севера, вольное казачество на десятке южных и сибирских рек, поразительное по самостоятельности старообрядчество, наконец крестьянская община, которую даже и в XIX веке пристальный английский наблюдатель (Маккензи Уоллес) признал в ее функционировании равной английскому парламентаризму. И все это искусственно заслонили двумя веками крепостничества в центральных областях и петербургской бюрократией" (I, стр. 271-272).
Главная опасность мировой советологической ситуации, по Солженицыну, состоит в том, что "социалистическая природа и суть происходящего в СССР" игнорируется и подменяется якобы чисто национальной природой и сутью этого феномена. Тем самым Запад обезоруживает себя перед социалистической опасностью, грозной для него не менее, чем для России начала века, в чьей истории на самом деле свобода и несвобода сосуществовали примерно в той же пропорции, что и в истории Запада. К незнанию или забвению этого факта существенная часть нынешних новейших диссидентских и эмигрантских квазизападников склонна не менее, чем ее западные коллеги. Квазизападников потому, что не на пользу Западу это распространенное заблуждение. И Солженицын еще раз подчеркивает свою магистральную мысль:
"А на самом деле: переход от дооктябрьской России к СССР есть не продолжение, но смертельный излом хребта, который едва не окончился полной национальной гибелью. Советское развитие - не продолжение русского, но извращение его, совершенно в новом неестественном направлении, враждебном своему народу (как и всем соседним, как и всем остальным на Земле). Термины "русский" и "советский", "Россия" и "СССР" - не только не взаимозаменяемы, не равнозначны, не однолинейны, но - непримиримо противоположны, полностью исключают друг друга, и путать их, употреблять не к месту - грубая ошибка, научное неряшество. А между тем: как легкомысленно эта подмена распространена в сегодняшнем западном словоупотреблении! и - как губительно для западного же перспективного понимания!" (I, стр. 273. Курсив Солженицына).
Как хотелось бы верить, что и западной, и диссидентско-эмигрантской (вчера еще - подсоветской) аудиторией Солженицына услышано заключение этой его речи:
"Я думаю, я назвал те главные опасности и помехи, которые мешают западным историкам продуктивно, с пользой для своей страны, для моей страны и для всего хода истории, своевременно обнажить похищенные у нас и сокрытые пласты русской истории последнего столетия.
В этой работе неоценимо содействие вашего Гуверовского хранилища и сотрудников вашего института. Я понимаю, что вы храните и заняты не одною русской историей, но я повторю: русская и советская история для Соединенных Штатов - не просто история одной из 120 зарубежных стран. От того, поймет ли ее Американский континент адекватно и не опоздав по времени, очень-очень скоро будет зависеть судьба и вашей огромной прекрасной страны" (I, стр. 274-275).
Мы, выходцы из СССР, часто слышим от западных советологов, что имеем склонность преуменьшать их познания и исследовательские заслуги в областях русской и советской истории, русской и советской социологии. Возможно, в отдельных случаях наши оппоненты правы, отводя нашу критику. Но вот прошло десять лет после выступления Солженицына на приеме в Гуверовском институте, и один из влиятельнейших (политический советник трех президентов!) советологов издает книгу, нагляднейше демонстрирующую тупиковые парадоксы западной советологии, отмеченные Солженицыным далеко не в одной этой его речи. Я имею в виду книгу Збигнева Бжезинского "План игры. Геостратегические рамки для ведения конфронтации между США и Советским Союзом"(. На "План игры" восхищенно откликнулись Никсон, Картер и Рейган. С первых же страниц книги СССР определяется как "коммунистическая великорусская империя", "современная великорусская империя" (выд. Д. Ш.), как органическое продолжение российской имперской политики, сознания, идеологии. Термины "русский" и "советский" отождествляются и подменяют друг друга. Отсутствие у великороссов каких бы то ни было имперских привилегий, кроме обусловленной историческими обстоятельствами имперской роли их языка, их столь же подневольное участие в коммунистической экспансии, сколь и участие других подсоветских народов, идеологический характер этой экспансии, чуждой каким бы то ни было русским национальным интересам, полностью игнорируются З. Бжезинским. М. Геллер с полнейшими к тому основаниями пишет, что "определение соперника США в XX веке как русской империи милитаристского типа не только ничего не объясняет в истории современных мировых отношений, но мешает выработке эффективной стратегии конфронтации". З. Бжезинским полностью сброшено со счета специфичное для XX века понятие идеологизированного тоталитаризма, экономически и технологически самым роковым образом спасаемого западным миром. Между тем конечная цель этого тоталитаризма - завоевание Запада. М. Геллер пишет: "Выводы и предположения Бжезинского логичны, но только в том случае, если "соперник", "конкурент", описанный им, соответствует тому образу, который мы находим в "Плане игры". Если соперник - великорусская империя. А если это не так? Если допустить, что в то время, когда США ведет "игру", Советский Союз ведет войну? Если для советских руководителей США не "конкурент" и "соперник", а враг?.."
Для Солженицына два последние предположения - не предположения, а неоспоримые истины. Из них он исходит в статьях февраля и июля 1980 года, помещенных в журнале "Форин Афферс" и развивающих положения его речи, произнесенной в Гуверовском институте в 1976 году. Я имею в виду статьи "Чем грозит Америке плохое понимание России" (I, стр. 305-344) и "Иметь мужество видеть" (I, стр. 345-365).