Отчаянная попытка Солженицына пробудить в "вождях" национальную совесть и ответственность вызвала целые потоки, в международных масштабах, критики - остроумной и неостроумной. Но "путь конструктивный, выход лучший и, главное, вполне реальный, с ясными путями", не был предложен никем. Уже это одно должно было бы испугать и насторожить мировую общественность. Ведь это доказывает, что конструктивного, мирного и благополучного пути из советской тоталитарной ситуации в либеральную не существует. Было бы судьбоносно важно для человечества, если бы в этом убедилась интеллектуально и политически активная часть народов, пребывающих ныне в ситуациях, которые легко могут оказаться предтоталитарными, о чем Солженицын твердит все годы своего пребывания на Западе. Сегодня нулевой эффект солженицынского "Письма вождям" заслоняется суетой горбачевской "перестройки". К моменту окончания этой книги мы сможем оценить по достоинству новый виток преобразовательской деятельности ЦК-ГБ. Одно можно постулировать с уверенностью уже сегодня: либо власть обретет готовность и смелость посягнуть на свои семидесятилетние устои, либо ни одной из поставленных ею перед собой позитивных целей она не добьется. Не исключено, что Горбачев в своем преобразовательном ажиотаже рискнет перечитать "Письмо" Солженицына и "Меморандум" Сахарова. Не будем гадать о том, чем это обернется - для СССР и для мира. Оба этих документа достаточно скромны в своих предложениях, но вряд ли они и сегодня приемлемы для монопартократической власти. Два главных предложения Солженицына: отказ от марксистско-ленинской идеологии и прекращение политики физического и идеологического экспансионизма - никакого отражения во внутренней и внешней политике Горбачева пока что не обрели. А посему бессмысленно говорить, как это сегодня иногда пытаются делать, о следовании нынешнего руководства КПСС рекомендациям "Письма вождям".
Солженицыну пришлось много говорить в его последующих выступлениях о "Письме вождям" - главным образом потому, что реакция существенной части общественности, отечественной и зарубежной, на это письмо вызвала его искреннее недоумение и огорчение. На пресс-конференции, посвященной сборнику "Из-под глыб" (Цюрих, 16 ноября 1974 г.; II, стр. 90-121), он выражает эти свои настроения. По убеждению Солженицына, "Письмо вождям" обсуждается так, словно этот документ вовсе не читан его критиками. Он говорит:
"Я должен сказать, я просто не помню случая, сам я не помню другого случая ни со мной, ни с другими, чтобы так ложно был понят документ, который напечатан черным по белому и можно его прочесть... Ну буквально - и на Западе, и многие у нас в Союзе (тут я уже объяснил почему - потому что удобнее осуждать это, чем "Жить не по лжи") - читают и другое совсем видят, чем там написано. Можно же прочесть! Еще раз прочесть, проверить! Можно набрать в любой критике, хотя бы у Андрея Дмитриевича Сахарова, - мест десять, как будто он не читал, или просто так вот пробежал, скорей-скорей... Ну, просто ничего подобного нет, а он критикует то место. И не только он, а и другие" (II, стр. 118. Курсив Солженицына).
Такая критика миропонимания Солженицына (словно бы и вовсе не читаны бесчисленные страницы его трудов) продолжается и по сей день. Он приводит на той же конференции разительные примеры этой глухоты и слепоты к тому, что он говорит и пишет:
"Исходя из принципа самоограничения наций, я считаю необходимым каждой стране, и в частности нашей, - в первую очередь все силы направить на внутреннее развитие. Для этого прежде всего уйти со всех оккупированных территорий, прекратить угрожать всему миру агрессией и распространением; уйти в себя для лечения нравственных своих болезней и физических.
Но поразительно - сейчас же присутствующая здесь "Нью-Йорк Таймс" дает заголовок: "Националист, шовинист". Я предлагаю уйти со всех оккупированных территорий, никому не грозить, никого не завоевывать, всех освободить и заняться своими внутренними делами, - шовинист! А если бы я предложил наоборот - наступать, бить, давить?! Так разница есть? Надо осторожней пользоваться словами! "Нью-Йорк Таймс" поручила комментировать "Письмо" своей парижской корреспондентке, которая может быть не была специалисткой по философским и общественно-политическим вопросам. Так же точно вот и этот изоляционизм. Меня обвиняет Сахаров: я хочу прервать научные и культурные связи, отказаться от западной мысли и западной культуры... Да ничего подобного у меня нет! У меня сказано: наши силы бросить на наше лечение; мы тяжело больны. Нигде не сказано о пресечении культурных связей. Я и не имел этого в виду. Наоборот, я в своей Нобелевской лекции сказал о том, как связан мир, и как все взаимовлияет.
Я еще один юмористический случай приведу. "Немецкая Волна" любезно прислала мне свои бюллетени... В бюллетене, который комментирует мое "Письмо вождям", написано так: "Советские руководители стремятся к агрессии и расширению своего владычества". И потом от руки вписано вашим же комментатором: "Наверно об этом мечтает и Солженицын". И передают в Россию: "Солженицын мечтает о расширении империи". Ну как же можно так комментировать? Ну все-таки, ответственность должна быть?!" (II, стр. 118-119).
Очень трудно назвать хотя бы один из этих примеров "юмористическим". Все они скорее грустны, чем забавны. Казалось бы, как можно назвать шовинистом человека, который говорит о военных силах своей страны:
"Да, разумеется. Силы защиты должны быть оставлены, но лишь подлинно защиты, но лишь соразмерно с непридуманною угрозою, не самодовлеющие, не самозатягивающие, не для роста и красы генералитета. Оставлены - в надежде, что начнет же меняться и вся атмосфера человечества.
А не начнет меняться, - так уже рассчитано: жизни нам всем осталось менее ста лет" (Статья "Раскаяние и самоограничение". I, стр. 78).
Но бесчестные горе-критики называют Солженицына не только русским империалистом, но и вождем "пятой колонны" СССР на Западе.
Вскоре после своего изгнания Солженицын, потрясенный истолкованием его "Письма вождям", недоуменно воскликнет:
"...я предложил моей стране односторонне отказаться ото всех внешних завоеваний, от насилия над всеми близкими и далекими нациями, от всех мировых претензий, от всякого мирового соперничества, и в частности - от гонки вооружений. Все это я предложил сделать в масштабах, далеко превосходящих то, как это мечтают достичь обоюдной "разрядкой напряженности". И такая программа истолкована американскими газетными комментаторами как национализм, как идеология воинственного расширения своей нации!.." (Ответ корреспонденту "Ассошиэйтед пресс" Роджеру Леддингтону. 30 марта 1974 г. II, стр. 48-49. Разрядка Солженицына).
Если бы только "американскими газетными комментаторами": бывшие соотечественники, даже соизгнанники - кто в статьях, кто в нарочито прозрачном квази-художественном пасквиле - представляют Солженицына разноплеменным читателям слабоумным квасным патриотом, оголтелым русским империалистом.
Солженицын дополняет и уточняет разные стороны "Письма" в небольшой статье "Сахаров и критика "Письма вождям" (I, стр. 193-200. 18.ХI.1974 г.). Еще раз удивившись "непрочтению" (курсив Солженицына) "Письма" западной критикой (I, стр. 193), Солженицын пишет:
"И не пришлось бы мне совсем отвечать, если бы среди первых же критиков не оказался А.Д.Сахаров, чье особенное положение в нашей стране и мое к нему глубокое уважение не дают возможность игнорировать его высказывания. Сегодня, уже имея в виду аргументацию сборника "Из-под глыб", я считаю своим долгом и правом дополнительно кратко ответить Андрею Дмитриевичу" (I, стр. 193).
В свое время (1969-1973 гг.) Солженицын обстоятельно откликался на знаменитый меморандум Сахарова 1968 года. Тогда разногласий оказалось немало, хотя и схождения по ряду существеннейших вопросов были бесспорны. Теперь Солженицын с радостью констатирует:
"Я счастлив отметить, что сегодня мы сходимся с ним несравненно по большему числу вопросов, чем это было 6 лет назад, когда мы познакомились в самые месяцы появления его меморандума. (Я хочу надеяться, что еще через 6 лет область нашего совпадения удвоится.) Пункты нашего согласия уже отмечались в прессе, и среди главных тут (используя сахаровские формулировки): неудача социализма в России не вытекает из специфической "русской традиции", но из сути социализма; отказ от "социалистического мессианизма", от явной и тайной поддержки смут во всем мире; "отделение марксизма от государства"; прекращение опеки над Восточной Европой; отказ от насильственного удержания национальных республик; разоружение в широких пределах; освобождение политзаключенных, терпимость в идеологии; укрепление семьи, воспитания, покрытие "потерь во взаимоотношениях людей, в их душах" (I, стр. 194).