- Ближе к де-е-лу! Не мучь ты нас!
- Одним словом, все было честь по чести, пока в один прекрасный день предприятие не лопнуло. Тогда рабочие повалили в вавилонскую страхкассу, требуя компенсации за две недели. А заведующий страхкассой довольно нагло им заявляет: так и так, мол, извините, от волнения я лишился языка и не могу с вами разговаривать, поворачивайте. И в спешном порядке растратил страхкассовые денежки. Что тут поднялось! Скандал ужасный! Однако показательного процесса удалось избежать. С тех пор так и говорят: столпотворение вавилонское!
Аудитория редела. Многие тихо плакали.
- Теперь, товарищи, перехожу к Древнему Риму. Страхкассы Древнего Рима отличались своим благоустройством и хорошей отчетностью. Еще в книжке небезызвестного Марка Аврелия...
Люди, как сонные мухи, выползали из помещения, но докладчик не унимался:
- История развития страхкасс в империалистических странах не может не служить наглядной иллюстрацией...
Густой храп несся из зала. А докладчик заливался, как соловей:
- Еще во время Великой французской революции страхкассы играли видную роль в деле...
Так и не удалось рязанцам услышать насчет своей родной рязанской страхкассы. В исторический аспект, видать, не влезла матушка-Рязань - кишка тонка!
Учитесь, товарищи докладчики, учитесь! Берите пример, старайтесь!
1926
ДОРОГУ ПОКОЙНИКАМ!
Товарищ Коровкин, бывший председатель учкпрофсоюза станции Данилов, был во всех отношениях образцовым работником: выстроил клуб, отремонтировал 300 вагонов, открыл школу фабзавуча.
И все это в невероятно тяжелых условиях 1920 - 1922 годов.
И общее собрание 3 апреля 1922 года постановило:
"В день открытия клуба вывесить портрет товарища Коровкина на все время существования клуба".
Такое же решение было принято позднее на торжественном заседании при открытии клуба, в присутствии 800 человек рабочих и служащих.
Портрет товарища Коровкина был повешен в клубе на почетном месте.
Правильно? Правильно.
Как будто на этом все и должно было кончиться.
Однако нет. Не так-то просто. Шалишь! И тут-то, собственно, и начинается самая волынка.
Спустя некоторое время после того, как портрет товарища Коровкина был вывешен в клубе, секретарь укома города Данилова сказал заведующему клубом:
- Портрет надо снять! Живых увековечивать ни к чему.
А, как известно, в провинции положено по штату: раз секретарь укома сказал, так тому и быть, перечить нельзя. Исполнять - и никаких. Планида, значит, такая.
И портрет товарища Коровкина был снят.
И вот уже более полутора лет неумолимый секретарь укома, несмотря на неоднократные просьбы, не разрешает повесить портрет обратно.
В полном смысле слова - не человек, а камень.
- Товарищ секретарь, разрешите повесить портрет товарища Коровкина!
- Нельзя.
- Почему же нельзя?
- Нельзя потому, что товарищ Коровкин жив.
- И очень хорошо, что жив. Пусть еще сто лет живет на пользу республике.
- Не возражаю. Пусть живет.
- А портрет?
- А портрет - нельзя.
- Почему же все-таки нельзя?
- Нельзя. Не полагается.
- Чудак вы человек. Посудите сами. Взываю, товарищ, к вашей логике: создал товарищ Коровкин в самых неблагоприятных условиях школу фабзавуча или не создал?
- Создал.
- Так, хорошо. Героический это поступок или не героический, если принять во внимание обстановку, при которой была создана школа?
- Героический.
- Так-с. Значит, товарищ Коровкин герой?
- Герой.
- Ладно. Теперь дальше. Подал товарищ Коровкин пример личной энергии и мужества в деле выпуска более трехсот вагонов и нескольких паровозов при проведении в жизнь выброшенного им лозунга "Ремонт паровозов и вагонов силами профактива"? И если подал, то является ли это примером героического поступка?
- Является.
- Значит, Коровкин опять выходит героем?
- Выходит, что герой.
- Так. А клуб Коровкин построил?
- Построил.
- Хороший клуб построил Коровкин?
- Очень хороший.
- Принес ли этим Коровкян пользу рабочему классу?
- Принес.
- Значит, сделаем вывод: дважды герой товарищ Коровкин принес пользу рабочему классу... Согласны?
- Согласен. Герой Коровкин принес пользу рабочему классу.
- Вот и хорошо. Теперь дальше: заслужил герой труда товарищ Коровкин, чтобы его портрет висел в построенном его силами клубе?
- Заслужил.
- Ну вот, мы наконец договорились! Значит, повесить товарища Коровкина в клубе можно?
- Нельзя.
- Тьфу! Почему нельзя?
- Потому что не полагается. Если бы он, например, был покойник, тогда можно... А так как он жив и здоров, тогда нельзя!
- Вы меня, товарищ, удивляете! Ведь не станет же товарищ Коровкин более полезен республике, если он умрет?
- Не станет.
- Так в чем же дело?
- Не полагается.
- Значит, надо, чтобы Коровкин умер?
- Не надо.
- А повесить портрет можно?
- Нельзя.
Так до сих пор и не висит портрет товарища Коровкина в клубе, несмотря на постановление 800 рабочих станции Данилов.
Надо полагать, что придется ждать до тех пор, пока одно из двух: или товарищ Коровкин умрет, или секретарь укома будет другой.
От первой комбинации мы решительно отказываемся и от всей души желаем Коровкину долголетия и доброго здоровья.
Одна надежда - на вторую.
1926
ДОЧЬ МИРОНОВА
Двадцать седьмого июня сего года на станции Сосыка Северо-Кавказской железной дороги в багажное отделение вошла неизвестная молодая женщина...
Начало шикарное. Интригующее.
Грациозно приблизившись к весовщику Рекову, прелестная незнакомка положила на стойку багаж и чарующим голосом сказала:
- Весовщик, примите багаж до Новороссийска.
- Еще рано, - грубо ответил весовщик Реков. - Потрудитесь, гражданка, обождать.
- Обождать? - шаловливо переспросила незнакомка.
- Обождать, - угрюмо подтвердил весовщик.
Тогда обаятельная незнакомка грациозно погрозила весовщику пальчиком и, смеясь, заметила:
- Вы нехороший человек, весовщик! Вы мне не нравитесь, весовщик. Я буду иметь о вас, весовщик, продолжительный разговор со своим папой. А мой папа, грубый весовщик, не кто иной, как УЦД Северо-Кавказской товарищ Миронов.
Весовщик Реков покрылся смертельной бледностью.
- В-ваш... дитство... не погубите! Жена, маленькие детки... Тяжелое детство и безрадостная юность... Сей минут... Пожалте ваши корзиночки-с... заставьте вечно бога молить...
- То-то! - сказала грудным контральто незнакомка и, благосклонно улыбнувшись весовщику Рекову, проследовала в кабинет ДСП.
- Здравствуйте, голубчик. Дайте мне, голубчик, листок чистой белой бумаги без линеек - мне надо написать заявление.
- Тут, гражданка, не писчебумажный магазин, - элегантно сострил ДСП, чтобы снабжать пассажиров бумагой.
- Я не пассажирка, - вздув губки, сказала незнакомка, - я дочь Миронова, а вы невоспитанный молодой человек. Фи! Я буду иметь с папой продолжительный разговор.
ДСП покрылся смертельной бледностью, но быстро взял себя в руки и, на скорую руку извиваясь, пролепетал:
- Хи-с, хи-с!.. Помилос-с... Сию-с минутку-с... не извольте беспокоиться-с... не признал сразу-с...
- Ничего, ничего! - ласково сказала дочь Миронова. - Я не злопамятна. Старайтесь.
ДСП лихорадочно выдрал из первой попавшейся книги листок бумаги, стал на одно колено и галантно протянул дочери Миронова.