— Да молчи ты, видишь, нам не до того! — шикнул на него Мазуров, и снова крикнул в сторону Сорого. — Сорый, не дури! Ты уже своего дядьку подстрелил.
— Ну и хрен с ним, — донеслось из сарая, — с козлом старым. Быстрее сдохнет — жене приятно будет.
— Ну, вот видишь, как к тебе племянник относиться. А ты его защищаешь, — снова с усмешкой обернулся к раненому Мазуров.
— Да какой он мне, нахрен, племянник! Два года я с его теткой жил, вот с тех пор в дядьки он меня и записал, — окрысился старик.
— Ну, тем более. Так, где он пушку взял? — Мазуров присел рядом с крайне дальним родственником бандита, снял с пояса рацию, покачал его в руке. — Ты, поди, ему ее и подарил? Ты, дед, случаем, не бендеровец? Схрон, наверно, еще со времен войны держишь?
— Пошел ты нахрен, какой я тебе бендеровец! Коренной русак я. Да, откуда у меня ствол!? — взорвался старик. — Где я его возьму, рожу, что ли? Лущан, племяш мой, в самом деле — настоящий племяш, не как этот козел, продал его этому придурку. Что тот козёл, что этот.
— Не поймешь тебя дядя, то у тебя все родственники, то они же потом козлы. Выходит, одни козлы у тебя, дядя, в родне. Печально. А Лущан это кто? — продолжал допытываться Мазуров, включив, впрочем, рацию.
— Сережка Лещенко, он на Миронова живет.
— Дом, квартира?
— Дом десять, а квартира не то пять, не то семь. Второй этаж, сразу направо.
— Ну, вот это другое дело.
Пока Мазуров вызывал «скорую», Демин и Колодников на два голоса пытались разговорить Сорого.
— Слышь, Сашка, а за что ты ту бабу около лесопосадки зарезал?
— Да не понравилась она мне. Визжать сильно начала, — донеслось из сарая, — не переношу я этого, бабьего визга.
— Это почему она визжала? Ты что ж ее, щекотал, что ли?
— Делать мне нечего, ее щекотать. А визжала она оттого, что просекла, как я того очкарика мочил.
— А этого ты зачем зарезал? То же визжал сильно?
— Чудило, он же с собой три брикета бабок тащил. Я этого терпилу еще в банке выцепил, тот как раз свой счёт закрывал.
— Ага, с этого, значит, ты и гулял?
— Да, погулял хорошо, вам так и не снилось, — довольно засмеялся Сорый. — Разложился по полной программе. Мне три биксы ноги целовали!
— Ну, вот, и хорошо, Саша, погулял, пора в тюрьму, — предложил Мазуров. — Будет что вспоминать на шконке.
— Не суетись не по делу, начальник. Я на шконку не хочу, притомился я что-то зону топтать. Хрен вы меня тут возьмете. У меня с собой патронов как грязи. На вас всех хватит. А стрелять я еще не разучился. Как я вашего этого, в каске снял?
"Он что, думает, что убил Пашку?" — подумал Андрей.
— Что ж ты так в зону не хочешь, Саша? — Снова вступил в разговор Мазуров. — Вроде не первый раз. Там тебя уважают, или нет?
— Уважать то уважают, да, надоело баланду лопать, да балду в ручняка гонять, Иван Михайлович. Так что я вас здесь всех положу, но вырвусь.
— У него в самом деле много патронов? — спросил Мазуров у старика.
— До хрена, — подтвердил тот, — полсумки с собой притащил.
— Да, долго мы с ним так возиться будем. Паш, — он обратился к Зудову, — зайди в дом, попробуй взять его неожиданно, из окна.
Тот не стал задавать никаких вопросов, просто меланхолично кивнул головой, и пошел в дом. Мазуров продолжил переговоры, но из этого ничего не получалось, хотя стрельба и прекратилась. Неожиданно в дело вступили новые действующие лица. Первыми их увидел Виктор Демин.
— Вы куда идете!? — закричал он. — Ну-ка марш отсюда!
Сначала Мазуров не понял в чем дело, а потом, выглянув из-за угла, и он увидел двух вышедших откуда-то из глубины огорода двух детей — белобрысых, худых. Девчонке было лет шесть, а пацану и того меньше, года четыре. На нем были только красные шортики, а синий сарафан девчонки давно выцвел от времени. Пройдя еще несколько шагов, и увидев вооруженных людей в милицейской форме, они в нерешительности остановились.
— Вы куда идете!? — грозно зашипел на детей Колодников.
— Мы к дедушке.
— Это внучки мои, — заволновался раненый дед, — с речки идут, купались они там.
— Как они туда попали? В огород-то?
— Да, там калиточка сзади есть.
Между тем дети встали очень неудачно. Со своей стороны они перекрывали сектор обстрела Колодникову, да и Демин сейчас вряд ли бы решился выстрелить в сторону Сорого, решись тот выскочить. Мазуров тоже никогда не считал себя снайпером, и занервничал.
— Ну-ка, идите сюда! — зашипел он на детей. Но те, увидев показавшееся из-за угла сердитое лицо с черными усами, оторопели еще больше. Пацан сунул в рот большой палец, и начал его сосать, девчонка же просто замерла, широко открыв глаза. Между тем подал голос Сорый.
— Слышь, менты! Я этих щенков держу на мушке. Если кто ещё хоть раз пальнёт, я пристрелю обоих. Давай, по одному выходите, пушки бросайте перед собой. Считаю до пяти. Раз…
"Вот сволочь, — подумал Мазуров. — Это ж надо такое придумать, урод!?" Он снова попробовал подманить детей, но те стояли, как вкопанный.
Между тем Сорый продолжал считать, на счет пять он выстрелил, и пуля пролетела над головой детей. Те ничего не поняли, их просто оглушил звук выстрела.
— Второй выстрел будет по ним! — закричал Сорый. — Ну!
— Эта петарда, да? — дернув сестру за руку, спросил мальчишка. — Это «Дракон», наверное, помнишь, большая такая хлопушка?
"Где же подмога? Неужели Васька не вызвал?" — подумал про шофера Мазуров, а сам уже поднял руки и шагнул из-за угла вперед.
— Не дури, Сашка, я здесь.
— Брось пистолет, Иван Михайлович. И остальные двое пусть выходят.
— Да бросаю, бросаю, вот он.
Мазуров бросил оружие перед собой, стрельнул глазами по сторонам. Бросилось в глаза, что обычно полнокровный, с красноватым цветом лица Колодников в этот момент был как никогда бледен. Чуть поколебавшись, тот так же вышел из своего укрытия, и сделал шаг вперед.
— Стой там! — заорал Сорый. — Пистолет брось!
Колодников бросил оружие, покосился в сторону Демина. С того пот тек градом. Предрасположенный к полноте, участковый просто обливался потом. Но, медлить он так же не стал, вышел, и бросил пистолет.
В это время совсем недалеко, за оградой, заскрипели тормоза, хлопнула дверца машины.
— Кто здесь раненый?! — раздался громкий женский голос. — Кто «скорую» вызывал?
— Я, — отозвался старик, — туточки я.
"Черт, а где же милиция?" — подумал Мазуров. А потом ему пришли мысль, от которой старому оперативнику стало совсем дурно. "Счас он нас всех тут перестреляет, возьмет в заложники врача, и уедет из города на «скорой». Вот тогда все местные урки уссуться от смеха. Скажут — лопухнулся Мазуров, а еще крутым ментом считался".
Тут за его спиной раздался тихий голос Паши Зудова.
— Иван Михайлович, чуть-чуть подвиньтесь левей, а то вы мне весь обзор своей широкой задницей заслоняете.
Мазуров послушно посторонился. Про Пашку Мазуров как-то забыл, причем забыл не он один. В дверях сарайчика показался Сорый. Высокий блондин лет тридцати пяти со свернутым на бок носом и шальными, безумными глазами, он держал в руках пистолет. Это был уверенный, профессиональный хват хорошего снайпера. Сорый в Афгане служил десантником, и навыков обращения с оружием не забыл.
— Ну, менты, прощайте. Кончал бы вас медленно, отстрелил бы ноги, потом яйца, да мне сейчас не до вас.
Он повернул дуло пистолета в сторону Мазурова, у того в груди что-то замерло, не то сердце, не то душа. Но тут рядом с ним, за спиной, из разбитого окна, оглушительно загрохотала длинная автоматная очередь. Сорый сразу задергался, упал на землю. Машинально, в судорогах агонии, он еще дважды нажал на спуск. Пули улетели куда-то в огород, и прыжок Колодникова, закрывающий своим телом детей, был запоздалым. Андрей прижал их к земле, и только когда окончательно наступила тишина, поднял голову.
Когда наконец-то подъехали две машины патрульно-постовой службы, задержавшиеся на закрытом переезде, все участник задержания смолили уже каждый вторую сигарету. При этом если сигареты смогли достать все, то зажечь спичку удалось только Пашке Зудову.