"Сучка!" — невежливо подумал о подружке жены Ремизов. А следователь продолжал давить.
— Так что хотите вы, или не хотите, но вам придется сознаться в совершенном преступлении.
"Ну, как же, облезешь!" — зло подумал лейтенант, с ненавистью разглядывая следователя. Тот встал, чтобы достать из шкафа чистые листы бумаги. При высоком росте, под стать Ремизову, следователь был болезненно тучен, поэтому производил отталкивающее впечатление.
Следователь промучился с Ремизовым еще два часа, но безрезультатно. Алексей словно замкнулся в невидимую броню, и только холодно смотрел на следователя. Наконец тот сдался и велел увести лейтенанта. Глядя на мощную спину Алексея, Годованюк испытал мучительное желание подойти и со всей силы ударить этого упрямого осла по почкам. У него даже сжались кулаки, такие маленькие по сравнению с ручищами лейтенанта. С трудом, подавив в себе зверя, Годованюк поморщился, приложил ладонь к печени и полез в стол, где лежала коробочка «Карсила». Приняв таблетку, он подумал: "Пожалуй, этого бить нельзя, может сорваться. Но все равно я его дожму. Дня через три".
Он поднял телефон, и, набрав короткий номер местного коммутатора, спросил: — Гомула там у вас? Пусть подойдёт к Годованюку, в прокуратуру. Да, срочно.
Через пятнадцать минут к нему в кабинет зашел рослый, чуть полноватый мужчина лет тридцати в штатском. Старший оперуполномоченый уголовного розыска Николай Ильич Гомула был чуть ли не единственным другом Годованюка.
— Чего вызвал? — спросил он, пожимая руку следователя.
— Да, садись, не на ногах. На, глянь сначала, что мне Бизон подарил на день рождения.
Годованюк показал свою руку с объёмным циферблатом часов.
— Тайвань? — спросил опер.
— Сам ты Тайвань! Швейцария.
— Врёшь!
Годованюк снял часы, отдал их Гомуле. Тот, повертев, со значительным видом покачал головой.
— Да, это не паковка. Тут чистая механика.
— Три циферблата, хрустальное стекло. Настоящий «Ролекс».
— Вещь. Это за то?
— Ну не за красивые глаза же. Но, я тебя не из-за этого вызывал. Дело есть. Я тебе хочу спихнуть дело Ремизова.
Гомулу это не обрадовало.
— Побойся Бога, Сашка! У меня и так три мокрухи висят.
— Ну и хрен с ними, пусть висят. Это не глухарь, а как раз наоборот. Пойми, Колян — это дело выгодное. Не каждый день мэров у нас убивают. Там всё ясно, нужно только подбить кое какие факты, и мы свалим его за неделю.
Он толкнул к оперу толстый том дела Ремизова с тремя закладками.
— Вот посмотри, там три неувязки, их надо устранить. С Малафеевым я уже договорился — так что ты работаешь по этому делу.
Это убедило опера.
— Что нужно делать в первую очередь?
— В первую очередь подкати в отдел к Мамону. У него там есть свои соображения насчёт всего этого.
— Хорошо, сделаем.
Алексея между тем привели в следственный изолятор, но не в ту же камеру, а в одиночку. Годованюк прекрасно знал, что самую квалифицированную юридическую помощь Ремизов может получить в камере у старых уголовников. Оставшись один в каменном мешке с небольшим окошком под потолком, Алексей испытал особо острый приступ тоски и одиночества. Безысходность подкатила так, что он даже застонал.
ГЛАВА 16
Но один в камере Ремизов оставался совсем недолго. В городе развернулась война между хранителями старых воровских традиций и новым поколением во главе с Нечаем. Это оказалась неравная битва. Стихия воровской вольницы натолкнулась на холодный расчет. В Кривове в избытке хватало людей готовых поквитаться с ненавистным выскочкой, но, сами, не зная того, они уже были обречены. Нечай частенько наезжал в столицу, и интересовали его там не Третьяковка или Большой театр, а новинки научно-технического прогресса: оружие и аппаратура прослушивания. Его долголетнее обращение с телефонными технологиями не прошло даром. Еще во времена относительного затишья, перед похоронами Михая его люди навестили большинство известных им «малин» и снабдили их незаметными мощными «жучками», помещавшимися как раз в телефонных аппаратах. Теперь Геннадий знал почти все, что говорят о нем враги, какие готовят сюрпризы. И уже выходя со «сходняка», потенциальные убийцы Нечая были обречены. Чаще всего они исчезали бесследно, Геннадий помнил просьбу мэра не оставлять трупов. Кроме того, на Нечая стала работать вся «наркота», за интересную информацию он платил щедро. Новый начальник УГРо майор Георгий Георгиевич Косарев охотно пользовался посторонней информацией, и старых уголовных зубров брали неизменно с поличным: с краденым имуществом или оружием, за хранение наркотиков или при грабеже. Раскрываемость преступлений подскочила до фантастических процентов, Кривов начали ставить в пример всей области, а новый, недавно отстроенный следственный изолятор, оказался забит уголовными кадрами старого закала. Малафеев получил звание полковника, его отдел ставили в пример всей области. И мэр города со спокойной душой мог заявить, что в городе наведен порядок.
За все это время только один из парней Нечая получил удар ножом в подъезде своего дома, но остался жив.
— Дубина! — отозвался о своем подчиненном Рыдя, и Нечай с ним согласился. Два года их готовили к ведению такого рода боевых действий, и пропустить удар ножа для хорошо тренированного братка было непростительно.
Единственным противником, осложнившим Нечаю жизнь и доставившим много хлопот, был Вица, первый друг и правая рука Михая. В свое время он отсидел двенадцать лет за убийство инкассатора и в зоне сошелся близко с Михаем. Вица не первую пятилетку сидел на игле, но это мало отражалось на его физическом состоянии. Сутуловатый мужик чуть выше среднего роста с полуседой головой и глубоко посаженными глазами, он отличался редкой энергией, носившей неврастенический характер. Покемарив с полчасика после «прихода» дозы, Вица вскоре мог оказаться в другом конце города, добираясь, порой на самых необычных транспортных средствах: на телеге, в кузове грузовика, а чаще на своих двоих.
Числился он в ЖЭКе дежурным электриком и регулярно появлялся на работе, хотя запуганный до полусмерти мастер готов был и так ставить ему часы. Но дело заключалось в том, что Вица превратил свою каптерку рядом с подстанцией в небольшой притон наркоманов, за счет которых он и жил, сбывая им свою отраву.
Во время убийства Михая Вицы в городе не было, уезжал на Урал, к родственникам жены. Вернулся он после похорон старого друга и тут же обвинил в его смерти Нечая. Рыдя послал к нему своих парней, но Вица исчез, словно растворился. С неделю отсидевшись, он напомнил о себе, бросив гранату в окно «Ямайки». По счастью, народ уже разошелся и пострадал только бармен, получивший контузию. Гораздо больший урон претерпел престиж заведения, и хотя ремонт завершили за три дня, многие стали обходить стороной некогда популярный бар.
А еще через два дня машину Нечая обстреляли из охотничьего ружья. Из предосторожности Геннадий ночевал в Лысовке, на даче в тридцати километрах от города. Всё это время он с трудом переносил соседство охраны. В Лысовку он и ехал поздним вечером. За рулем, как обычно, сидел Рыдя, а сзади ехала еще одна машина, серая «девятка» с охраной. Пятиэтажки кончились, потянулись полутемные районы городских окраин. Геннадий дремал, убаюканный мягким, ровным звуком работающего двигателя. На одном из поворотов колесо машины влетело в колдобину, «Ниву» сильно подбросило вверх, Рыдя выругался, а Нечай открыл глаза, и как раз в это время из-за забора полыхнуло огнем выстрела, потом еще раз. Покрылось сетью трещин лобовое стекло, Рыдя резко свернул в сторону и, бросив руль, пригнул голову Нечая, а сам навалился сверху. Машина, потеряв управление, врезалась в какое-то препятствие, зазвенело стекло разбитых фар, двигатель заглох, а сзади уже скрипели тормоза подлетевшей машины с телохранителями. Геннадий снова услышал выстрелы, но, судя по звукам, это палили его телохранители. Оттолкнув от себя тяжелое тело Рыди, Нечай приподнял голову и в боковое окно увидел, как его охранники с криками и матами валят остатки и без того разбитого «Нивой» забора, из-за которого велся огонь.