— Не за что вас запирать, вы же не преступники? Нет. Вы наши гости, почётные. Почему почётные, знаете? Потому что сегодня чётное число. И как почётных гостей запру как я вас на ночь в кабинет Малафеева. Прямо так, с браслетами. Вам же это нравиться? И чтобы за ночь там не нагадили.
— Да ты чё, Георгиевич, меня уже припирает по большому! — взорвался Максик.
— По большому? Ужас. Ну, он тебе поможет штаны снять, — тот ткнул пальцем в Сомика.
— Георгиевич, расцепи, побойся Бога!
— А вот коммунисты нас убеждали нас, что Бога нет. И кого мне теперь бояться? Бога, или прокурора?
За какой-то час, под такое вот «ха-ха» Косарев выудил из них всю правду, заставил подписать показания, и только тогда снял наручники.
Косарев был уверен, что теперь и Нечая и Рыдя можно будет посадить. Статья им светила серьезная — похищение людей с последующим избиением. Отправив бомжей в обезьянник, написав рапорт обо всем происшедшем и дав инструкции о содержании «садомазохистов» под стражей, он спокойно сменился с дежурства, и ушёл домой. Но в чем ему не повезло, так это в хронологическом пространстве. Бомжей он принял в ночь с седьмого на восьмое ноября, так что по случаю пролетарского праздника ни прокуратура, ни высокого начальства не было. За суетою дел о судьбе своего рапорта майор вспомнил только через сутки. К его удивлению никто не мог ничего сказать о последствиях его докладной записки. Как назло никого из руководящего состава не было, так что Косарев обратился к дежурному офицеру. Это был лейтенант Астафьев, симпатичный, розовощекий парень, только этой осенью летом пришедший к ним на службу после училища.
— Так, а где эти два гаврика? — спросил Косарев лейтенанта.
— Какие гаврики? — не понял тот.
— Ну, эти два чуда недоделанных, Самойленко и Голубицкий? — сказал Косарев, кивая в сторону обезьянника.
— А, эти два избитых-то? — понял лейтенант. — Так их отправили в больницу.
Косарев опешил.
— Кто отправил?
— Я.
— Давно?
— Прошлым утром.
— Когда!?
— П-прошлым утром, — уже заикаясь, повторил лейтенант.
— И где они теперь?
— Не знаю.
— Как не знаешь? Их там что положили, или перевязали, или прирезали нахрен и отправили в морг?
— Да не знаю я!
— Как это ты не знаешь?! Ты зачем их туда отправил?!
— Мне было велено отвезти их в больницу, других приказов не было. Я вон патрульную машину отправил с ними, сержанта. Она так быстро вернулась.
Косарев помотал головой.
— Слушай, лейтенант, ты всегда такой дурак, или только на работе?
Астафьев судя по лицу, обиделся.
— Нет, ты даже не обижайся, — продолжил Косарев. — Ты знаешь, кто они?
— Бомжи.
— Да не бомжи они, а пострадавшие! Повтори.
— Пострадавшие.
— Именно! Ты проникся этим словом. Они пострадавшие, а потом уже бомжи. Какое на них было написано распоряжение?
— Держать до последующего распоряжения начальника уголовного розыска.
— А ты что сделал? Ты отправил пострадавших в никуда. Где мне их искать? У них адреса то нету!
— Мне так приказали.
— Приказали! Приказали одной бабке долго жить, вот она и не умирает сто лет. Письменный приказа был?
— Нет.
Косарев с недоумением рассматривал лейтенанта. Тут он заметил странную штуку, один глаз Астафьева был голубым, а второй зеленым. И в них было столько наивного недоумения, что майор отложил в сторону все заготовленные, не очень хорошие слова, и спросил: — И кто же тебе это приказал. Кто это так побеспокоился о братьях наших ближних? Кого волнует здоровье наших кривовских бомжей?
Лейтенант ожил.
— Майор Мамонов. Он приказал мне, вчера ещё, с утра.
— Ах, вот даже как! Ну, что ж, мы спросим и с него, и мне по хрену что он сейчас ИО. замначальника.
Косарев быстрым шагом прошел в другой конец управления. Здесь находился кабинет недавно назначенного заместителя начальника ГОВД майора Мамонова. Ушедшего на повышение Бессонова он сменил всего неделю назад, да и то числился пока в заместителях.
Мамонов был у себя, в непривычно смешных на его глазах очках он рассматривал какие-то бумаги. Не здороваясь, Косарев подошёл к столу, и уперевшись кулаками в столешницу, напористо спросил: — Ты велел отправить Самойленко и Голубицкого в больницу?
— Ну, я, — спокойно ответил тот.
— Ну и где они теперь?
Майор пожал плечами, сделал вид, что рассматривает какие-то важные бумаги.
— Откуда я знаю. По домам разошлись.
— Каким домам! — взорвался Косарев. — Откуда у них дома? Они жили в халупе на Островского пять, бывшей хате Машки Иноземцевой.
— Это, торговка самогоном, которую убили два года назад? — спросил Мамонов.
— Да! С тех пор там никто не жил, кроме этих двух бомжей.
Мамонов оторвался от своих бумаг, и что-то записал в своем ежедневнике.
— Ну и что ты теперь хочешь от меня? — спросил он.
Косарев пододвинул к столу стул, сел на него верхом.
— Слушай, Михаил, ты кому-то можешь мозги компостировать, но мне то не надо. Мы с тобой почти в один день в органы пришли. Ты что, за пятнадцать лет службы ничего не понял? Гавриков этих надо было не выпускать, а прятать, и как можно тщательней, чтобы у Нечая руки до них не дотянулись. Ну, что молчишь, скажи мне что-нибудь?
Мамонов отложил в сторону бумаги, снял очки.
— Знаешь, что я тебе, Георгий, скажу? Не трогай Нечая.
— Чего? — не понял Косарев.
— Не трогай Нечая, — повторил Косарев. — Ты разве не понял, что нам выгодно, что теперь в городе одна уголовная власть. С ним, по крайней мере, можно договориться.
Косарев сразу ухватил суть всего этого цветистого предложения.
— И что, ты уже договаривался?
— А это уже не твое дело, договаривался я или нет.
— Да знаю я, что уж стесняться, — Косарев усмехнулся. — Мне Мазуров говорил про это, но я сильно то ему не верил. Он то все, дурак, думал, кто ж тогда Лущана предупредил, всё на мужиков из отдела грешил, голову сломал на этом. А это ты, оказывается, стучишь тут для братвы. Молодец!
Мамонов закурил, внешне он выглядел спокойно, даже пальцы не дрогнули.
— Ладно, Жора, мели, Емеля, твоя неделя, — согласился он. — Только Нечая не трогай.
— Нечая я не трону, нет у меня теперь потерпевших, чтобы подцепить его крючок, но ты не думай, что тебе это сойдет с рук. Рапорт в УСБ я на тебя напишу, можешь не сомневаться. Я тебе это вот так, в лицо про это говорю, чтобы потом, — он погрозил Мамонову пальцем, — не говорил, что это сделал за твоей спиной, что я тебя хочу подсидеть. И руки мне больше при встрече не подавай, всё равно не пожму.
Косарев в бешенстве спустился вниз. Он ворвался в Дежурную часть, и спросил Астафьева: — Ну, что, разноглазый разгильдяй, хоть машина у тебя свободная есть?
— Есть, только бензина в ней нет. Вот, бомжей этих вчера отвезли, и он кончился.
Майор плюнул на пол, и, махнув рукой, вышел из здания милиции. Ему повезло, встретил знакомого милиционера, тот ехал в тот же район, к себе домой. Так что уже через десять минут Косарев расхаживал по убогому жилищу двух неудачников. Больше всего его взволновал большой лист железа посредине комнаты, на котором был насыпан слой песка и гальки, а уже сверху громоздилась куча обгорелых углей и остатков дров. Майор потрогал угли, сморщился. В них не осталось ни капли тепла.
— И где же вас теперь искать? — пробормотал Косарев. — В каком-нибудь омуте?
Но воришки были живы и пока ещё здоровы. Когда их вывезли в больницу, и оставили одних в приёмном покое, Сом понял все.
— Канаем отсюда, — шепнул он своему другу, — быстро, бегом!
Они бочком просочились мимо занятых тяжёлым больным медиков, и вышли через другую дверь, в коридор, ведущий в здание больницы, а затем и через черный вход покинули медицинскую обитель. Через пять минут после этого к больнице подъехали два черных джипа.
Почти сутки Сом и Максик прятались в кустах около железной дороги, а потом все же решились покинуть родные края. Они заползли в пустой товарный вагон, закрыли двери, и, прижавшись друг к другу, улеглись спать. В вагоне все же было теплей, чем на ноябрьском ветре.