— Хорошо делали, собаки, — поделился своими соображениями цыган.
— Давай, я попробую с этой стороны, — предложил Алексей.
Гриша отдал фомку, и Ремизов подцепил другую сторону фигурного грибка. Она чуть поддалась, и он вернул «фомку» Григорию. Возились они с "архитектурным излишеством" добрых полчаса, даже взмокли от напряжения. Наконец Гриша ковырнул обруч в последний раз, и Ремизов снял грибок с трубы. Осторожно положив его за трубу, Алексей склонился над горловиной трубы и разочаровано присвистнул.
— И не смотри даже, ты слишком толстый, не пролезешь, — махнул рукой цыган. — Спустишь меня на веревке, обвяжешь ее вокруг трубы и слазь вниз. Я открою тебе дверь.
— А где веревка? — спросил Ремизов.
Григорий распахнул куртку и начал сматывать с тела узкую, но прочную веревку. Сняв куртку, он перекрестился и осторожно протиснулся в узкую щель трубы. Ремизову показалось, что он не пройдет, обязательно застрянет, но, энергично извиваясь всем телом, цыган сполз вниз и исчез в трубе. Алексей встал поудобней, и, перекинув через плечи канат, начал потихоньку стравливать его вниз. Временами тяжесть исчезала, Алексею сразу начинало казаться, что теперь уж Григорий точно застрял, но тот просто отдыхал. Местами труба сужалась и сдавливала грудную клетку так, что он даже не мог дышать. Все это продолжалось минуты три, но обоим они показались вечностью.
Наконец веревка ослабла, и Ремизов почувствовал два коротких рывка. Упрямый цыган достиг своей цели. Тогда Алексей обвязал веревку вокруг трубы и, снова загрохотав прогибающимся под ногами металлом, поспешил к лестнице.
Когда он зашел на крыльцо, дверь была уже открыта. Пропустив в дом Ремизова, Гриша шепнул ему на ухо:
— Ну, теперь он наш.
ГЛАВА 57
Нечаеву, как всегда, снилась какая-то дребедень. Мало того, что Геннадий плохо засыпал, так ему еще и снилось, чёрт знает что. Бестолковая суматоха каких-то нелепых событий, удивительно неприятные лица действующих в них людей и непременно серый, будто осенний фон, на котором происходили его утомительные ночные иллюзии. В зоне пересказ снов являлся одним из самых любимых развлечений зэков. Кто видел во сне роскошную бабу в постели, кто пировал в кабаке, у многих сновидения были яркие, цветные. Сначала Геннадий не верил этим россказням, потом понял: его ночная убогая серость особая немилость природы, может быть, даже наказание, ниспосланное свыше. Вот и сейчас ему снились какие-то коридоры, полутемные и уставленные пустыми ящиками, затем улица, вдребезги разбитая буксующим самосвалом, погрузившимся в грязь по самое брюхо. Ну, а потом вынырнул из подсознания Рыдя, тускло улыбающийся своими золотыми фиксами, с застывшей навеки гримасой и с телом, похожим на кусок говядины.
Нечай вздрогнул и проснулся. Сначала он подумал о том, что ему в первый раз в жизни приснился цветной сон. Сердце его колотилось как загнанное, прошиб пот, и Нечай с содроганием решил, что это еще хуже, чем привычный кошмар его серых сновидений. И лишь потом он понял, что рядом с кроватью кто-то стоит. Вскрикнув, Нечай метнулся к тумбочке с ночником, стоящей рядом с кроватью, но тяжелый кулак Ремизова опустился ему на голову, надолго погасив сознание.
Включив свет, Алексей с беспокойством осмотрел свою жертву. Затем он вытащил из тумбочки блестевший хромировкой пистолет и с любопытством прочитал на его боку название: — «Стар». Интересно.
— Ты его не убил случайно? — спросил обеспокоенный Григорий, разглядывая своего врага.
— Не должен.
— Тогда бери его, пойдем вниз, — скомандовал цыган.
Очнулся Нечай уже на первом этаже. Он сидел в одном из кресел с привязанными к подлокотникам руками, в холле горел свет, люстра во всю полыхала рукотворным "Северным сиянием". Было тихо, и слышно было даже, как позванивали сверху тоненькие колокольчики хрусталя. От удара, нанесенного Ремизовым, голова Геннадия просто раскалывалась. Чуть справившись с болью, Нечай поднял глаза на сидящих перед ним людей. Хотя и Ремизов сильно изменился, и Григория он видел только один раз, но этих двоих он узнал непостижимым образом, мгновенно и сразу, обоих. Нечай почувствовал, как волосы на его голове встают дыбом, по телу пробежала изморозь смертельного страха.
— Вижу, что узнал, дорогой, вот и хорошо, — одобрительно кивнул головой цыган. — Тогда говорить много не будем. Ты ведь знаешь, за что я на тебя так сердит? Это ведь ты задумал сжечь наш поселок? Так?
Нечай чуть помедлил, потом кивнул головой. Говорить сейчас он не мог. Спазма страха сковывала горло.
— И приказ отдал ты, Рыдя ведь не врал перед смертью?
Геннадий снова кивнул головой. Язык в его рту по прежнему был словно чужой.
— У меня всё. У тебя есть какие-нибудь вопросы, лейтенант? — обратился Гриша к Ремизову.
— Да, есть один вопрос, — кивнул головой Алексей. — Зачем ты убил мою жену и Гринева?
Нечай провел непослушным языком по губам, затем откашлялся, но мужество постепенно возвращалось к нему. Рассудком он понимал, что уже не жилец на этом свете и скрывать что-то было уже глупо.
— Мне заказал их Спирин, — хрипловатым голосом сказал он.
— Это этот, новый мэр, что ли? — переспросил Ремизов.
— Да.
— А не врешь?
Нечай кивнул куда-то вверх.
— В спальне есть небольшой встроенный сейф, за картиной, ключи в пальто. Там на кассете всё, все наши разговоры. На ней так и написано — «Мэр».
Ремизов и Григорий переглянулись, цыган быстро сбегал наверх и вскоре принес кассету. Пока Алексей крутил хитроумные шкафчики в поисках магнитофона и перематывал кассету, Нечай, прикрыв глаза, размышлял о том, почему он не воспринял всерьез рассказ Фугаса о поисках бежавшего лейтенанта. Очевидно, тогда, прошлым летом, он поверил, что Ремизов окончательно сломлен. Даже теперь, у самого края жизни Нечай продолжал разбирать допущенные ошибки, только теперь не книжного автора, а свои собственные.
Пока Ремизов сосредоточенно слушал долгую запись, цыган с деловым видом ходил по дому, всюду включал свет, хлопал дверьми. Успокоился он только тогда, когда разговор на кассете шел уже о Ларисе. Григорий сел в кресло и с интересом дослушал до конца. Нечай не успел записать диалог с мэром по поводу судьбы художника, но сам рассказа об этой просьбе Спирина. Всё это уже Ремизов записал на ту же самую кассету.
— Ну что, Лёша, тебе все ясно? — спросил цыган задумавшегося лейтенанта. Тот молча кивнул головой.
— С ним ты тоже будешь разбираться? — Гриша кивнул головой в сторону замолкшего магнитофона, и лейтенант понял, что речь идет про господина мэра.
— Да, непременно.
— Тогда этот мой, — предложил цыган.
— Хорошо, делай с ним что хочешь, — согласился Ремизов.
Нечай смотрел на них почти бесстрастно. Мозг его работал, на удивление, ясно и четко. Внезапно для обоих он подал голос:
— У Спирина в эту субботу свадьба. Гулять будут в ресторане «Русь».
Ремизов с Гришей переглянулись.
— Гулять будут долго, часов до десяти, — продолжил Нечай.
— Зачем ты нам это говоришь? — спросил Алексей.
Геннадий усмехнулся в ответ.
— Обидно уходить вот так, одному. Пусть уж и он, мой "астрологический двойник", получит своё.
— Ну что ж, спасибо за идею, — Ремизов вытащил из магнитофона кассету, сунул ее в карман.
— Пора уходить, скоро утро, — напомнил он цыгану.
— Хорошо, я быстро, — кивнул тот головой, пристально рассматривая свою жертву. — Ты веревку сверху привязал?
— Да, как просил.
— Поднимись снова на крышу и, как дерну, вытаскивай меня отсюда.
Ремизов удивился, но спрашивать ничего не стал.
Оставшись с глазу на глаз со своей жертвой, Григорий, не торопясь, вытащил свой эффектный нож, покрутил его в руках, и у Нечая спина мгновенно покрылась холодным потом. Он сразу вспомнил о тяжелой кончине своего «адъютанта», но цыган его сразу «успокоил».