Размышления Найденова прервал торопливый шепот солдата-наблюдателя:
— Товарищ командир, красные!..
Действительно, со стороны Гоньбы ехали на подводе люди. Вскоре в бинокль уже можно было различить фуражки, лица. Двое были молоды, третий — постарше, с бородой и усами. Он изредка подергивал вожжи: видно, красноармейцы не очень торопились.
— Это они часовых поехали менять, — пояснил солдат, уже бывавший на том берегу и потому посланный капитаном Макаровым в качестве проводника. — Раз в сутки меняют, по утрам.
— А когда патрули проходят?
— Патрули чаще под вечер.
— Понятно…
Подвода подъехала совсем близко. Найденов и его разведчики вжались в землю, в прошлогоднюю сухую траву на склоне оврага. Отчетливо доносился голос, понукавший лошадь:
— Н-но, пошла!
— И чо взводный удумал по утрам меняться, — сказал, позевывая, один из молодых красноармейцев. — Сколь раз говорил ему: давай по вечерам…
— Какая те разница? — спросил бородач.
— Как какая? — лениво отозвался красноармеец. — Не ездили бы чуть свет по сырости.
— А тебе не все одно: в телеге сыреть или на посту?
— Сказал мне тоже!
— Али ты спишь на посту по утрам?
— Это кто? Я сплю?
— Жинка твоя!
— То-то и оно, что жинка…
— Соскучился?
— Да он полгода и жил-то с ней. Чо ему скучать?
— Полгода тоже срок.
— Эх, кабы счас бы до-ма! Да в самом бы деле с жинкой… М-да!
— Ишь ты! А кто за тебя Советску власть отстаивать будет? Ты перво-наперво беляков порубай. Да еще когда в мировой революции поучаствуешь, да ежели твоя тощая шея целой останется, да твое мужское благородство вместе с ногой осколком не отчекрыжит, вот тогда на жинку свою нос и востри!..
— Фью-у! — присвистнул молодой красноармеец.
— А ты как думал? Великие потрясения на печи пережить? Дулю вот тебе!
— Да ладно ты про великие потрясения! Сам-то чуть ли не в обозе служишь, а туда же…
— Сопля ты еще и ничего не понимаешь, — сказал добродушно бородач и снова стеганул лошадь.
Голоса красноармейцев звучали все глуше, а вскоре затихли совсем. Найденов приподнял голову, проводил подводу взглядом. Ладонь все еще сжимала рукоятку нагана. Ах, с каким бы наслаждением он ухлопал бы сейчас этих троих! Особенно бородача за его идиотские шуточки… Какая наглость! Как он по-хозяйски рассуждал о Советской власти и революции, словно, власть большевиков не висела на волоске!
Часа через два подвода проехала обратно, и разведчикам снова пришлось затаиться. Из старых знакомых на подводе был только один бородач.
«Часовых на этом посту не следует снимать вообще, — решил Найденов. — Два человека не будут играть никакой роли. Высадку первых отрядов надо начать в заливе, где сейчас лодка. Лучшего места не найти. Затем сразу на Гоньбу».
Весь день разведчики провели в вынужденном безделье. На тракте было безлюдно, но опасность еще не миновала. Лишь после того, как со стороны усадьбы и обратно проследовал патруль — двое конных красноармейцев с карабинами за спиной, — можно было действовать.
Как стемнело, Найденов приказал телефонистам подключиться к линии, провести кабель по столбу вниз и дальше — в овраг. Это было сделано так, что Найденов при желании мог и просто прослушивать разговоры, и вступать в связь, и прерывать ее. Лучшего и желать было нельзя!
Сначала следовало вжиться в связь, разобраться, кого она соединяла, выяснить обстановку. Разведчики вели наблюдение. Телефонисты сидели рядом и лениво грызли галеты. Найденов припал к телефонной трубке. В ней что-то потрескивало, шуршало, словно прилетали откуда-то издалека грозовые разряды. Наконец раздался длинный звонок, и тонкий голос скороговоркой спросил:
— Двадцать первая? Двадцать первая?
— Слушает двадцать первая! — отозвался другой голос.
— Это двойка. Вторая это!
— Слышу, что вторая.
— Ленька, это ты?
— Ну…
— Здорово!
— Привет!
— Как жизнь?
— Как в Польше.
— Чо?
— Как в Польше, говорю.
— У меня телефонограмма. Примай!
— Давай. Только не части.
— Что — малограмотный?
— Давай, давай, шуруй!
Дальше последовала длинная сводка о положении дел на фронте за истекший день.
Закончив диктовать, телефонист из штаба армии сказал:
— Ленька. Слышишь? Я сейчас весь вечер буду занят, понял? Позвони часов в двенадцать… Поговорим…
— Хорошо. Понял, — отозвался голос с другого конца провода.