Все это произошло в феврале 1920 года. А тогда, в мае девятнадцатого, Азин по-мальчишески задиристо, не давая покоя ни себе, ни своим полкам, ни войскам белых, теснил колчаковцев на северном фланге Восточного фронта, изматывал в больших и малых сражениях. Белые начали отходить за Каму, надеясь сделать ее левый берег неприступной линией обороны.
Не менее чувствительный удар красные нанесли несколько раньше на реке Саламыш.
Слушая эти и другие неутешительные вести, Найденов с горечью думал, что разгром двух полков на Вятке, показавшийся ему поначалу невероятной катастрофой, лишь капля в море большой, настоящей катастрофы, нависшей над армиями Колчака, а тогда он мучился в основном из-за спаленной родной усадьбы.
После тщательной проверки в штабе полка артиллеристов Макарова оставили в части, где были орудия и снаряды, но мало людей, умеющих обращаться с ними. Самому же капитану, как и Найденову, было приказано ехать в город Осу, где, по последним сведениям, был штаб четвертой дивизии генерала Смолина.
В пути тяжелые мысли терзали Найденова. То, вспоминая неудавшийся прорыв, он начинал опасаться, как бы Смолин не усомнился в точности выполнения задания, не сделал бы его козлом отпущения, не взвалил на него всю ответственность за провал операции. Хотя едва ли кому-то стало бы легче, если бы расстреляли пешку — Найденова. Однако таким путем Смолин мог бы хоть как-то реабилитировать себя перед ставкой.
То приходил на память бывший прапорщик Максимов, привязанный к дереву в лесу на берегах Вятки, — что с ним сталось? Нет, погиб, конечно… Жуткая, мучительная смерть.
Оса — небольшой, уютный городок — был забит войсками. Кругом спешно возводили укрепления, рыли траншеи, оборудовали артиллерийские позиции и пулеметные гнезда. Всюду висели категоричные приказы, воззвания, объявления. Население, частью мобилизованное на работы, частью пополнявшее ряды потрепанных полков, с тревогой ожидало предстоящих боев.
Офицеров принял начальник штаба дивизии: генерал Смолин был занят более важными делами. Сразу было сказано, что Найденов передал ложный приказ в двадцать первую дивизию красных. Поручик облегченно вздохнул. Тучи над его головой рассеялись. Однако начальник штаба предупредил, что Найденову придется, не откладывая, ехать в Омск, чтобы дать показания в контрразведке ставки. Это не столько озадачило Найденова, сколько обрадовало: появилась возможность наконец-то встретиться с Наташей.
Решена была и судьба Макарова. Капитану вновь вверялась батарея, и ему предстояло охранять подступы к реке, на этот раз к Каме. Макарова предстоящее расставание опечалило.
В штабе им было выдано причитающееся жалованье, и друзья отправились в единственный в городе ресторан, больше смахивающий на захудалый кабачок, нежели на приличное увеселительное заведение. Но ничего другого не было. Впрочем, и этот ресторанишко показался им после всего пережитого сущим раем. Не беда, что в зале накурено и шумно: главное, что нашелся и для них столик, а на небольшой эстраде, как в далекие довоенные времена, пел цыганский хор — отзвук чего-то безвозвратно ушедшего. Под гитарный аккомпанемент красивая цыганка сильным и чистым голосом исполняла тургеневский романс:
— Ты знаешь, а ведь поет она недурственно, — заметил Макаров, не сводя с певицы жадных глаз.
— Может быть, потому, что мы отвыкли, — заметил Найденов.
— О нет, мусье. Я в этом деле толк знаю. Хороша, черт побери! Такую бы заполучить…
— Что же мешает?
— Боюсь, что на аукционе будут слишком высокие ставки. Впрочем, я бы не пожалел…
Продолжая петь, цыганка спустилась с эстрады и пошла между столиками. Ее сопровождали восхищенные взгляды офицеров. Каждый из них считал за счастье коснуться ее платья или поцеловать руку, и красавица благосклонно протягивала ее. Против этого соблазна не устоял даже почтенный полковник с нафабренными жесткими усами лихого вояки.
— И этот туда же, — проворчал Макаров, а когда молоденький прапорщик, видно, из числа недоучившихся студентов, осчастливленный вниманием певицы, с повлажневшими от возбуждения и хмеля глазами, принялся покрывать руку цыганки судорожными поцелуями, капитан едва не плюнул.
— Ревность? — спросил насмешливо Найденов.
— С чего это ты взял? — небрежно бросил Макаров.