— Не обижай, вашбродь. Сегодня я ничего не возьму. Ни полушки. Я и раньше бы не брал с тебя, вашбродь, но ведь надо было на что-то для вас покупать и припасы, и одежку, и мануфактуру, и обувь, и продукты. Я уж не считаю газеты там и книги разные лекарства и все остальное. Или взять, к примеру, машинку швейную. Я так понимал, что Наталье Ксаверьевне трудно без этого дела, ну и думаю: найду, чего бы это ни стоило. И нашел.
— А что, Егор Власыч, — перебил его Найденов. — Не забыл еще, как хотел тебя съесть сумасшедший? Помнишь — в камере? В хабаровской тюрьме?
— Помню, как не помнить, — отозвался с хмельной ухмылкой Жилин. — Он ведь обезумел… рычит, глаза горят, жадно на меня глядит… Говорит, я тигр, а ты козленок. А потому, говорит, я тебя сожру. Я ему: ну какой же я козленок? Человек я! Погляди хорошо. А он свое: я тигр, ты козленок, и я тебя сожру! Услышал я это, и оторопь меня взяла. Всякое, вашбродь, в жизни видел, даже тигров. Идешь, бывало, по тайге, дикость кругом, глушь. Смотришь — там кости, там кости. Значит, тигр пировал. Следы его увидишь, а иногда и самого. Только тигр-то не нападает на человека, ежели тот его не преследует. Так вот, увидишь следы, и в сторону стараешься уйти и даже сам про себя приговариваешь: я тебя не знаю, и ты меня не трогай. И вроде бы он тебя понимает. А в камере-то этот без всякого понятия!
— Ну а ты что же? — спросил Найденов, хотя знал эту историю во всех подробностях.
— Ну а што? Растерялся поначалу, понятно. А все одно убеждаю его потихоньку. Не козленок, говорю, я: видишь, рогов нет, хвоста тоже нет, и лицом, посмотри, в козла не вышел. Ну и што, говорит, из того, что ты не козленок, а я не тигр. Все одно, говорит, я тебя съем. А чтобы одежда ему не мешала, он меня, вашбродь, стал заставлять раздеваться. Ну что тут делать? Убить-то я бы его одним махом убил, сами видели: человечишко-то был тщедушный. Но, думаю, удави я его, кто со мной разбираться в такое время будет. И опять же — кто он такой? М-да… Вот тут-то и пришлось башкой поварить. Стучать надзирателям бесполезно. Тут на меня вроде как озарение нашло. Согласен, говорю, жри меня! Хоть сейчас, говорю, буду раздеваться. Только вкус-то какой, говорю, во мне будет без соли. А у тебя соли нет. Потерпи, говорю, немного, вот придет скоро начальство, ты у них соли-то и попроси. Задумался он, странным и тихим стал. И знаешь, вашбродь, согласился! И правда, говорит, какая это еда без соли. И позволил мне не раздеваться, чтобы я не мерз. Ну, а потом што? Ждал он это, ждал до тех пор, пока вашбродь с солдатами в камеру не нагрянул. Помнишь ведь, вашбродь?
— Помню! — сказал Найденов. — Скажи спасибо, что я тебе на слово поверил, кто ты такой, а не прикончил вместе с другими и с этим сумасшедшим. А то сгнил бы в какой-нибудь яме, или рыбы в Амуре съели.
— Говорил не раз я благодарствие и еще раз скажу, — отозвался Жилин. — Оттого и вам с Натальей Ксаверьевной неисчислимо помог… за спасение.
— Ну вот, значит, мы с тобой в какой-то степени квиты, — сказал Найденов, припоминая события тех дней.
Вскоре после 23 декабря 1921 года части под командованием генерала Молчанова, выйдя из охраняемой японцами нейтральной зоны, прорвали в нескольких местах Уссурийский фронт и после упорных боев заняли Хабаровск. Но у Волочаевки наступление белых приостановилось. Они стали укрепляться и накапливать силы. В Хабаровске белые стали наводить свой порядок. По городу прокатилась волна арестов. Контрразведка, комендантские части и приданные им войсковые подразделения производили массовые облавы в домах, на улицах. Особенно усилились репрессии после нападения на Хабаровск партизанских отрядов. Сосредоточившись на окраинах города, они стремительно атаковали, быстро овладели многими важными стратегическими пунктами, нарушив снабжение и связь белых. Завязались жестокие уличные бои. Чтобы выбить партизан из города, пришлось срочно вызвать на помощь два полка из-под Волочаевки. В этих боях каппелевцы потеряли двести офицеров и около трехсот солдат.
В одну из таких облав был арестован Егор Жилин. Узников тюрем и всех задержанных жестоко допрашивали и при малейшем подозрении в сочувствии большевикам или к участию в сопротивлении властям расстреливали без суда и следствия. Когда красные активизировали действия под Волочаевкой, командование приняло решение ускорить ликвидацию арестованных советских работников, пленных партизан, народоармейцев и всех подозрительных. В этих акциях участвовал и Найденов. Был он зол, возбужден массовыми расстрелами, и наган его не успевал остывать. А Жилину, в камеру к которому вошел Найденов, его появление показалось чудесным избавлением.