— Вам много нельзя, — сказала Наташа, но налила ему еще чуть-чуть бульона и дала небольшой ломтик хлеба. Как ни старался Гусев сохранять достоинство и есть не спеша, это не удалось. Наташа сочувственно вздохнула и отвернулась.
Охмелев от еды, Гусев уснул. Он спал больше суток, а когда проснулся, снова набросился на пищу. Найденов дал ему бритву, штабс-капитан сбрил свою щетину и стал выглядеть моложе. Ошарашенный неожиданной встречей с людьми, да еще с такими, которые помогли, обогрели и накормили, штабс-капитан стал суетливо помогать Найденову таскать валежины и все говорил, говорил, поглядывая на него благодарными глазами. Наташа отыскала для него старые, но еще крепкие, сносные брюки, рубаху, носки. Нашлись и сапоги, хоть великоватые, но зато с целыми подошвами. Штабс-капитан много рассказывал о себе и ничего не расспрашивал о них, и Найденов нередко задавал себе вопрос: догадывается пришелец, кто они такие, или нет?
Кончились запасы мяса, и Найденов предложил Гусеву пойти на охоту.
Наташа долго глядела вслед, пока охотники не скрылись в частом березняке на склоне сопки. Потом вернулась в землянку, закрыла дверь на прочный засов. Она частенько оставалась одна. Вначале пугалась, со страхом прислушивалась к каждому шороху, к каждому скрипу за дверью, потом привыкла, уже не боялась ни завывания ветра в кронах деревьев, ни треска сучьев.
Пришелец вызвал в ее душе целую бурю чувств и мыслей. Зародилась маленькая надежда. Гусев был растерян и подавлен, но пройдут дни, и он, отдохнув, воспрянет духом, обретет мужество и способность трезво мыслить. Вдвоем мужчины, конечно же, что-то предпримут, придут к какому-то спасительному решению. Вдвоем им будет легче. И, может быть, тогда… Кто знает, может быть, тогда они, наконец, покинут эти глухие леса. Мысли о том, что вся ее жизнь пройдет в этой землянке, Наташа не допускала и потому ждала возвращения охотников с несвойственным ей нетерпением.
Но в землянку Найденов вернулся один — мрачный и подавленный.
— Вася, а где он?
Найденов ответил не сразу.
— Где он, Вася? — переспросила жена испуганно.
— Я выгляжу далеко не рыцарем, Наташа… — сказал он глухо. — Но я не мог ни вернуться с ним, ни отпустить его. Ты ведь видела — он почти сумасшедший… Я не мог доверять ему. Я боялся за тебя и за себя. Троим нам никак нельзя было жить, Наташа… А отпустить… Вдруг бы он выдал нас? Неужели ты бы хотела, чтобы сюда нагрянули чекисты?
Она долго не могла прийти в себя и успокоиться, не могла скрыть слез. Ей было жаль этого истощенного штабс-капитана. Нет, это была не только жалость. Потрясение от рухнувших надежд, от страшной жестокости мужа — вот что испытала она.
— Наташа… Слышишь? Не думай обо мне плохо… Все эти дни, что он жил у нас, я ни одной минуты не чувствовал себя спокойно. Я не мог спать по ночам: все казалось, что он что-то замышляет… У меня не было иного выбора, понимаешь? Не бы-ло!
Жена не сказала ему тогда ни одного слова — ни в обвинение, ни в оправдание, — но Найденов чувствовал, что она долго не могла в душе простить ему убийства.
Шли годы. Постепенно этот случай забылся, они никогда не вспоминали о нем. Но Наташа так больше никого и не видела, кроме Найденова и изредка — Жилина.
После того почти счастливого дня, когда Найденов принес известие о конфликте на КВЖД, они с Наташей долго ждали Жилина. Ждали новых известий, но прошло десять дней, двадцать… Прошел месяц. Жилин не появлялся. В ожидании его они строили различные планы и предположения, обсуждали конфликт на КВЖД с разных сторон, но чем дольше не было Жилина, тем более нереальной казалась надежда на лучшее. Наконец Найденов не выдержал и сам отправился в Пермское.
Лучше бы он не делал этого. Тогда бы еще жила вера в перемены, легче было бы коротать время в землянке… Но он пошел и сам ускорил крушение надежд.
Жилин был хмур, неприветлив, почти груб. Сначала он рассказал все, что слышал, потом отдал и газеты. И Найденов прочел, что китайская Сунгарийская флотилия разбита, что адмирал Шен попал в плен, что маньчжурское правительство запросило мира — конфликта, стало быть, больше нет…
— Вот какие дела, вашбродь… — развел тогда руками Жилин. — Трудно угадать все наперед.
Удрученный, расстроенный, обескураженный, возвращался Найденов обратно в горы с мешком продуктов за плечами. Жилин на этот раз и не подумал хотя бы ради приличия отказаться от уплаты. И еще Найденов заметил, что Жилин так же, как мадам Глушко когда-то, своим видом и отношением дал понять, что все заботы о Найденове и Наташе тяготят, приносят массу дополнительных забот, переживаний. Нет, не порывал с ними, и Найденов понимал, что, пока у него есть чем платить, пока сохранились золотые рубли и драгоценности, остатки от щедрого подарка Ариадны Федоровны к свадьбе, остатки личных сбережений Найденова, Жилин будет помогать. Но все это потихоньку, но неумолимо таяло.