— Так что сказать-то? — Она слабо улыбнулась. — Хорошие вы все… Очень хорошие молодые люди. Добрые, дружные, приветливые, веселые… и мне с вами очень хорошо… Я просто рада, что мы познакомились. Я рада, что мой муж, Василий Николаевич, кому-то из вас чем-то помог. Таким, как вы, нельзя не помогать. Вы приехали сюда строить город. Ваши родители далеко, очень далеко. Здесь трудно. Кругом леса, болота, сопки. Зимой здесь холодно. Летом комары да мошка. Вы еще молодцы. Я просто не знаю, как вы смогли выдержать все это… Мы-то люди здешние, привычные. А вам, должно быть, трудно пришлось… Трудно…
Она хотела бы сказать, что знает это по себе, что ей тоже приходилось привыкать с трудом к жаре, глухомани, комарью и буранам; она еще хотела бы сказать, что им-то, комсомольцам, все-таки, наверное, немного легче, потому что их много, они на виду и о них знают и помнят… но не сказала этого, подумав, что муж не одобрил бы этих слов и, пожалуй, даже сделал бы внушение за такой неосторожный шаг. Ведь он предупреждал ее об осмотрительности еще по пути в город.
— Ну что же еще сказать… — Наташа обвела всех сидевших за столами. — Живите… Работайте… Будьте счастливы…
Она закончила под аплодисменты и села, вдруг почувствовав усталость в ногах. Наверное, это из-за огромного волнения. Но в то же время она пережила какое-то необъяснимое обновление. Что-то сдвинулось в ее душе с мертвой точки, заставило по-новому увидеть жизнь…
А за столами шумели, смеялись, спорили, и Наташа не могла без улыбки наблюдать за парнями, особенно за кавказцем, который все никак не мог успокоиться, цокал языком и предлагал выпить за хорошую речь.
Все захлопали, потом встали. Раздался звон стаканов. Выпили и Наташа с Дашей. Когда все сели, Наташа спросила у нее:
— А вы откуда приехали сюда, Дашенька?
— Мы с Егором — кировские…
— Кировские?
— Да, с Вятки…
Наташа тронула Найденова за локоть:
— Вася, Дашенька с Егором знаешь откуда?
— Откуда?
— С Вятки!
— Вот как? Это интересно, — проговорил Найденов, поймав себя на том, что слишком эмоционально воспринял это известие.
К счастью, Даша не обратила на это внимания.
— А что тут интересного? Нашу Вятку с вашим Амуром не сравнить. Она, правда, тоже большая, но Амур — больше!.. — сказала девушка.
— И вы, Егор, значит, тоже с Вятки? — обратился Найденов к рядом сидевшему мужу Даши.
— Оттуда… А вы что? Знаете наши места?
— Нет. Но у нас, километрах в ста вверх, есть село Малмыж. Я знаю кое-кого из мужиков этого села. Они мне про Вятку и рассказывали…
— Верно! Есть и у нас на Вятке Малмыж! Я с Дашей в трех километрах от него, в Савалях, жил. Так что же, вроде здесь выходцы из нашего Малмыжа живут?
— Выходит, так…
— Ишь ты, куда нашенские хватили! Аж на самый Амур забрались! Вот тебе и вятские!
— Вятские — народ хватский! — сказал кавказец. — Семеро одного не боятся. Баранов на банях пасут… На бревне верхом речку переплывают, ноги внизу связывают. Бревно перевернется, лапти сушат…
— Валяй, валяй, джигит… — сказал беззлобно под общий хохот Егор, видимо привыкший к подобным шуткам.
В бригаде знали меру шуткам, и от Дымова вскоре отстали, а наоборот — напали на кавказца.
У Найденова снова представилась возможность поговорить с Дымовым, и он спросил:
— Как там сейчас жизнь-то на Вятке? Похожа на нашенскую или как?..
— Да как?.. Нашенские места трудно сравнивать со здешними. Вы больше рыбалкой да охотой занимаетесь, а наши хлебопашеством. Хоть земли и не очень богатые, а все одно — там хорошо!.. Ну и жизнь вроде получше стала. Кончилась голодуха. Неурожаи кончились. Колхозы стали. Трактора появились. Я вот на «Фордзоне» в колхозе два года работал. Мне колхоз куртку кожаную, фуражку, брюки кожаные приобрел. Раньше-то чуть не нищим был: отец на гражданском фронте погиб, мать батрачила. А стал потом в колхозе трактористом работать — первый парень по деревне!..
— Что же ты тогда сюда приехал лопатой да ломом ворочать?
— Я сначала на Горьковский автозавод был направлен от комсомольской организации. А оттуда уже с Дашкой сюда сами по комсомольским путевкам двинули. Интересно было все посмотреть: и Амур, и Дальний Восток…
— Обратно не собираешься?
— Пока нет. А потом видно будет. Может, мать сюда вызову. Здесь курсы шоферов открылись. Я хожу занимаюсь. Скоро кончу уже. А еще обещают аэроклуб открыть. Так я и туда записался.
Со смешанным чувством тоскливой зависти слушал Найденов рассказ Дымова — молодого парня, предки которого были, может, крепостными его прадеда. И вот теперь судьба свела их на Амуре. И этот парень без роду-племени, без образования, без должного воспитания и приличных манер чувствует себя даже здесь, на Амуре, хозяином, ходит, не прячась, не скрывая своего имени, мечтает стать летчиком… А вот он, Найденов, вынужден прятаться, жить в одиночестве… Мало того, он вынужден, собирая для этих молокососов черемшу, спасать их от цинги, продавать им мясо. Ему стало не по себе от этих мыслей. И все-таки он сказал: