— Не дури. На нас могут обратить внимание, слышишь?
— Я больше не могу, Вася… не могу…
— Я так и знал, — простонал он, скрипнув зубами. — Я все знал. И зачем, зачем?.. Что же ты хочешь?
— Останемся, Вася, родной… останемся?
— Это невозможно. Нас расстреляют, понимаешь? Рас-стре-ля-ют…
— Нет, нет, Вася, нет! Я им все объясню. Они не могут не понять. Я все объясню. Я не дам тебя… Не может быть… Это же… нет-нет, они ведь люди…
— Люди? — Найденов еле сдерживался, чтобы не заорать. — Это дикари, Наташа…
— Люди, Вася, люди. Я сегодня их видела. Это люди. Но ты не все мне о них говорил…
— Пусть даже и люди… Но все равно… А ты? Кто же ты для меня?
— Вася, не надо так…
— Замолчи! — Он взял ее за руку — такую знакомую и ранее такую послушную, но она выдернула ладонь.
Лицо его исказилось в судороге:
— Я убью тебя, убью!
— Можешь меня убить, но я не могу туда… Обратно… Это та же смерть…
— Извини, я погорячился, Наташа. Погорячился, понимаешь… Но ведь твое решение — безумие. Я тебе сейчас все объясню, и ты поймешь. Я понимаю: после одиночества сегодняшний день на тебя подействовал ошеломляюще. Я знал, что так будет. Но не знал, что ты решишься на такой шаг. Я, правда, боялся. Меня это тревожило, пока мы шли сюда. Но я тем не менее шел и верил тебе.
— И я тебе верила, Вася. Я тебе всегда верила, но только сегодня поняла, что ты не всегда говорил мне правду.
— Прости меня, но я тебя не обманывал и не обманываю сейчас. Я говорил о них то, что думал и какими их видел. Я не могу о них говорить иначе, и ты понимаешь почему… Я виноват только в одном: мне надо было брать тебя раньше в город. Но в Пермское выходить было опасно и в первые годы стройки тоже. Их, этих комсомольцев, было еще здесь мало. Двоих нас легче было заприметить, понимаешь? Одному мне было безопасней. Но теперь мы будем выходить чаще. Если хочешь — каждый месяц. Я принял решение: выбраться в этом году отсюда. Мы уедем в Хабаровск и попробуем пробраться в Маньчжурию. Там японцы, но там есть наши. Я жалею, что не сделал этого раньше. Пойдем, Наташа… Пойдем… Будь умницей… Пойдем, слышишь? Родная… пойдем, ну пойдем же!.. Уже темно. Нам надо найти ручей. Там мы переночуем и наутро уйдем в тайгу.
— В тайгу?.. — повторила она машинально, в ее глазах вспыхнул страх. — Нет, нет!.. Прости… Уже не смогу… Не смогу без тебя и не смогу туда… Посмотри, Вася… Здесь, в этом городе, жизнь. Люди. Жизнь вон в том окне, и в том, и в том… И на улицах. Кругом жизнь. Останемся, Вася…
— Ты безумная!.. Это конец. Сегодня же. В крайнем случае, завтра. Неужели ты этого не понимаешь?.. Подумай обо мне и о себе. Подумай, прошу тебя…
— Я уже подумала… Я остаюсь…
— Нет, ты пойдешь со мной…
— Не пойду…
— Пой-дешь… — Он сжал ладонь и потянул жену за руку. Она вскрикнула и изогнулась от боли. Он сжал руку еще сильнее. Она стонала и говорила сквозь зубы: «Нет, нет», — и шла за ним.
В глухую полночь они добрались до ручья. Наташа тут же, прикрывшись фуфайкой, уснула, а Найденов, прислонившись к дереву, просидел до рассвета, то впадая в дрему, то просыпаясь. Когда небо на востоке посветлело, Найденов почувствовал, что Наташа не спит, и встретился с ее словно изучающим взглядом.
— Что ты, Наташа? — Найденов подсел к жене, но она отодвинулась, приподнялась, нетерпеливо начала подбирать растрепавшиеся волосы.
Найденов видел, что жена еле владеет собой, и встал. Но именно ее нервозность заставила его нарочито медленно собирать вещи, оттягивать момент, когда придется двинуться в путь. Найденов закинул за спину мешок, взял было винтовку, но снова прислонил ее к дереву.
— Наташа, по-моему, ты просто нездорова, — сказал он, стараясь, чтобы в голосе чувствовалась спокойная забота. — Так нельзя. Возьми себя в руки.
Она вскинула голову так резко, что коса упала на плечо.
— Что ты, Вася?! Я спокойна, я совсем спокойна. Ты не знаешь, как я сейчас спокойна…
Он с сомнением поглядел на нее.
— Вася… Я… может быть, мы поживем там день, два… немного? А? Совсем немного!
Найденов остолбенел.
— Да ты с ума сошла! Поживем! Да где? Среди этих?! Да я лучше шерстью обрасту, чем буду жить с этими… людьми. Ненавижу!
— Ненавидишь? — переспросила она. — Ты ненавидишь?! Всегда ты! Ты решил — и мы зарылись в горах, в тайге. Ты боялся — и убил Гусева. Ведь ты боялся тогда…
А! Так она, значит, не забыла…
— Да, я все помню! — крикнула жена. — Как ты мог? Что тебе померещилось тогда? У тебя мания преследования, как у сумасшедшего!
Она была похожа сейчас на безумную — растрепанная, с дикими глазами. Страх окатил Найденова такой ледяной волной, что он даже глаза закрыл на мгновение, чтобы не видеть Наташино лицо. Господи, да она ли это?