— В лошадей я готов поверить, — сказал Филатов. — А вот просо… Здесь? Две тысячи лет назад?
— Я вполне серьезно, Семен Николаевич… — заметил несколько задетый археолог.
— Меня, дорогой товарищ, только доказательствами можно убедить. Есть таковые?
— Есть! — сказал археолог.
— Имейте в виду: кости лошадиные в расчет не пойдут, — рассмеялся Филатов. — Другое дело, если просо той давности…
— Есть и просо, — совершенно серьезно сказал археолог.
— Неужели сохранилось? — оживился Филатов.
— Сохранилось. И вообще, нам крупно повезло, Семен Николаевич. И с поселением, и с находками…
Они подошли по тропе к подножию холма, и здесь Филатов увидел большой квадратный вырез в склоне, обращенном к реке. Так аккуратно и с такой тщательностью могли работать только археологи, и когда они остановились — все одиннадцать и Филатов с ними — у края выреза со слоями чернозема, песка и суглинка, открылась удивительная картина и явственно пахнуло дыханием далеких времен. Когда-то в холме со стороны реки было вырыто с десяток пещер, узких на выходе и расширенных в глубине до размеров небольших квадратных комнат. Обнаженные сверху, они выглядели теперь, как соты в улье. Внутри их хорошо сохранились остатки древних очагов, докрасна обожженный песок, грубоватой работы темно-серые, местами закопченные с боков, сосуды. Кто-то невероятно давно грелся у этих очагов, коротая в дымном чаду долгие дальневосточные зимы, готовил пищу, баюкал детей. Здесь совершались языческие обряды, рождались, старели и умирали. До тех пор, пока однажды жизнь по какой-то причине не замерла здесь…
— То-то обрадуется ваш Окладников, а?
— Сообщили телеграммой. Не исключено, что сам нагрянет. Не выдержит… Это уж точно!..
— И вы уверены, что поселение — именно мохэское?..
Археолог осторожно коснулся пальцами шершавого бока одного из раскопанных сосудов и смахнул с него пыль. Древний мастер украсил его по горлу шахматным рисунком из ромбиков и уголков, а еще ниже сосуд опоясывали крутые спиральки.
— Вот по этим украшениям мы можем смело утверждать: сосуды мохэские и ничьи больше, — сказал уверенно молодой Дон Кихот. — Видите: спиральки? Это — далекий прообраз нынешнего нанайского орнамента… Характерен для искусства племен мохэ, живших тысячу — тысячу двести лет назад.
Филатов внимательно оглядывал сосуды, трогал их руками и, ощущая ладонями шершавую, сырую прохладу обожженной глины, пытался осмыслить, охватить сознанием развернувшуюся перед ним бездну прошедших столетий. Кем-то и когда-то забытые горшки стояли — вот они, рядом, а время — безостановочное, неуловимо текучее, неощутимое — куда-то улетучилось, утекло… Куда? В какую воронку? Вообще-то еще Филатов-школяр мог бы разъяснить нынешнему Филатову, что время течет из ниоткуда в никуда, что ни человечеству, ни тем более человеку не дано быть ни у его истоков, ни у его пределов. Он принимал все это разумом, но никогда с такой остротой не осознавал так, как сейчас, величия бесконечности и диалектического трагизма всего живого и сущего…
— Жарко… — Филатов достал платок, вытер лоб и виски.
— Жарко, — согласился археолог. — Тридцать два градуса в тени.
Не спасала даже близость реки. Другое дело, если бы раздеться, забраться в воду и не вылезать, пока не скроется за горизонтом раскаленная глыба солнца. Наверное, вот так же спасались от жары древние поселяне. Не сидели же они день и ночь в своих пещерах? И Филатов представил себе такой же жаркий день первых лет второго тысячелетия новой эры. Те же холмы. Та же река… Зной. У входов в пещеры греются на солнце старики-мохэсцы. Полуголые женщины, сидя на корточках, поддерживают огонь в кострах и одновременно приглядывают за речкой, где с визгами и криками плещется на мелководье орава смуглой ребятни. На вершинах холмов стоят в тени деревьев косматые, раскосые воины с копьями и щитами в руках, зорко всматриваются в рыжую, выгоревшую под солнцем степь, охраняя поселение от внезапного набега врагов… Так ли было все на самом деде?..
— У меня такое ощущение, что хозяева горшков ушли куда-то недалеко и вот-вот должны вернуться, — сказал Филатов.
— Я тоже ловил себя на такой мысли, — отозвался археолог. — Но с мохэсцами, Семен Николаевич, было весьма непросто встретиться даже тысячу лет назад!.. Расцвет империи чжурчженей совпал с вымиранием последних племен мохэ… Они покидали степные районы, уходили в леса, на берега глухих горных рек. Это поселение тоже оставлено в самом начале второго тысячелетия. Почему? — Молодой Дон Кихот развел руками. — Этого пока мы не можем сказать… Кладовая не разграблена. Стены жилищ и очаги не разрушены… Но что-то все-таки случилось… Может быть, горела степь… Или, наоборот, было невиданное наводнение… Люди ушли отсюда внезапно и, наверное, тоже в леса. Тьма веков потребовалось им на путь от кремневых ножей к железу, к коню и хлебопашеству, и двух-трех столетий оказалось достаточно, чтобы вернуться в первобытное состояние… Чжурчжени, вероятно, смотрели на последних мохэсцев, как смотрят сейчас на аборигенов в Австралии или в Америке. Но чжурчжени были любознательным народом и многому научились от мохэсцев. Как некогда римляне от греков. Часто возводили свои поселения на месте мохэских…