— Чево ты?..
— А это не он? Не «Партизан»? — он показал рукой вперед, — им навстречу бесшумно двигался желтый огонек.
— Он! — шепнул Фомкин. — Он это!.. Ё-моё…
— Прямо на нас!
— Стоит он. Это мы плывем.
— Так чего ж мы?..
— Тс-с-с!
— Так ведь прямо на него!..
— Тихо! Это тебе кажется. Я чую, пронести-то нас пронесет, да близко уж очень. Не угадали мы с тобой малость, Васюха… Еще бы метров на тридцать подальше заплыли, тогда бы ничего. Эх, черт!.. Сейчас только на сон ихний надежда. Если не спят — как пить дать, засекут.
— Так чего ж мы?..
— Вот зачевокал! Сетку выбрать уже не успеем. Понимаешь? Пригнись. Если спят — пройдем. Если заметят — убежим. Вот тебе нож. По моему сигналу перехватишь веревку. Понял?
— Ага…
— Но только по команде. Не боись: двигун у нас как часы. Пока они там расчухаются, запустим мотор и — в туман.
— А сетка?
— А сетка — до свидания.
— Жалко…
— Жалко у пчелки…
Темный корпус катера проступал все явственней. Теперь, кроме топового, в тумане замаячили красные и белые огни. Вскоре лодку уже проносило мимо, метрах в двадцати. Они впервые увидели и берег — высокий, поросший тальником. Васятка весь спружинили, судорожно сжав в руке нож. Фомкин, сопя носом, вперил взгляд в «Партизана», держа руку на ключе зажигания. Но на катере было все спокойно, и лодка, минуя его, стала удаляться вниз по течению, все сильней и сильней погружаясь в туман…
— Проскочили, Васюха… — сказал Фомкин, когда катер окончательно скрылся из виду. Он вытер рукавом взмокший лоб и широко заулыбался. — Теперь можно и закурить. Теперь никто нас не увидит в тумане!.. Только мы сами себя. Ты чего квёлый сразу стал? Ладно, это бывает после напряженья. Расслабляйся. Тонь здесь длинная. Минут пятьдесят или даже час можно топать. — Он взял веревку, уходящую от борта круто в воду. — Послушаем, что нам сетка скажет!.. Ты не смотри, что рука у меня грубая. Она по веревке от сетки все принимает, как по телефону. О-о-о! Уже есть у нас с тобой рыбка. И не одна!.. Она таким живым толчком о себе знать дает — не так, как камни. Оп-ля!.. Еще одна. Идет, Васюха, кета! Идет!.. Двигайся сюда… На, послушай. А я подгребу малость. Возле берега течение слабее. Сетка нас обогнала…
— Еще услышат…
— Мы уж далеко от них.
Фомкин поработал веслами, закурил и подсел к парню.
— Не отошел еще? Все переживаешь? Забудь, Васюха! Одни мы сейчас на всю округу. «Партизан» в стороне остался. Ну, было, конечно, подрожали малость… Так на то и вышли на Амур. И будем мы с тобой скоро, Васюха, свежую икорку пробовать. Самая вкусная она знаешь когда? Через двадцать минут после посола. Смак! Можно банку поллитровую слопать!..
— Банку?
— И даже больше… Оп-ля! Еще одна кетуха в сетку шлепнулась! Штук семь уже есть, и все, как одна, — нашенские!
…Медленно плывет в туманном рассвете вниз по течению лодка. Когда берег скрыт, Васятке кажется, что они стоят на месте и вода вокруг в такие моменты вроде бы не упругая — амурская, а спокойная — озерная. Но вот вдруг, словно на фотобумаге, брошенной в проявитель, обозначится совсем близко земля: сначала пятнышками, а потом слитно, с хвойными лесами, с корягами и бревнами на песках, с остатками костров, у кромки воды, и становится заметно, что они плывут, — тихо, бесшумно.
Фомкин держит в руках веревку, прикидывает — сколько им еще идти сплавом. По всем приметам выходит, что еще минут двадцать пять можно топать смело. Вот когда мыс со скалами обогнут, когда закончатся леса и потянется луговое понизовье, тогда и начнут они выбирать сеть. А пока плывут они, оглядывая из тумана пустынные берега. Ни лодок вокруг, ни людей, и Фомкин думает, что это хорошо, просто замечательно, что решил он рыбачить, именно здесь. Ведь если бы ушел подальше от «Партизана» вверх или вниз, то пришлось бы ему там иметь дело с участковыми инспекторами, — а они его знают не понаслышке. Побалакал один из них с Фомкиным прошлым днем. А Фомкин что? Фомкин, ясное дело, не нахальничал, на рожон не лез, выжидал, приглядывался, прислушивался. Выбрал он перед этим место покрасивей, где сопки подальше от берега отступили, лодку почти всю на сухое вытащил, палатку поставил, костерок соорудил: по всем статьям на культурный отдых расположился, Васятка сразу удочку достал и к воде — чебака ловить. И ведь что интересно: день субботний был, Амур кипел от моторок, рядом и дальше, куда ни глянь по берегу, — великое множество лодок стояло, и народу отдыхающего возле них не перечесть было, а подъехал рыбинспектор перво-наперво к нему, к Фомкину. Как завидел его лодку, так и подвернул на своем «Амуре». И Фомкин тоже сразу узнал, что к нему пожаловал сам Артамоныч… Иван Раздобаров! Фигура у него заметная, и бинокль заметный, словно бы по спецзаказу из двух труб подзорных спарованный: от подбородка и аж до самых коленок свисает — во какой бинокль!.. Его, к примеру, ежели в дугу выгнуть, так можно и на Северном полюсе сидя Южный обозревать. Ну и что — Раздобаров?.. На берег вышел, на ласковее приветствие буркнул что-то непонятное, лодку мигом озыркал со стороны и, заприметив, что теперь на ней вместо обыкновенного винта водомет стоит, вроде бы как неудовольствие выразил: «Все мудришь, мол, Фомкин!..»