На моей стороне было преимущество: я в любой момент мог прекратить разговор, и ищи-свищи тогда ветра в поле!
— Альтернативное предложение, Евгений Викторович, — насмешливо произнес он. — Вы доставляете мне Ямковецкого, а я гарантирую, что ни я, ни мои люди не будем причастны к вашей неминуемой смерти.
— Угрожает, — прикрыв трубку, подмигнул я Викентию.
Он ничего не сказал, усмехнулся и продолжал чертить что-то веточкой на песке.
— Не заставляйте меня смотреть на секундную стрелку, — заговорил я категорично, опасаясь, как бы они не починили свой «локатор». — Через час сорок минут привезите Илону в Лихачевский песчаный карьер. Это недалеко от вашей резиденции. И постараемся решить все вопросы один на один.
— Хорошо. Только на вашем месте я бы…
— Не продолжайте, полковник. Вы никогда не будете на моем месте, Я не торгую героином и не беру в заложницы больных женщин.
Больше мне с ним разговаривать было не о чем.
Ямковецкий со связанными руками и кляпом во рту сидел на траве, прислонясь к заднему колесу «четверки»: он все же предпринял попытку побега — пришлось его успокоить и обездвижить, а потом заткнуть рот замшевой тряпкой для протирки стекол, чтобы остановить поток грязной брани. Началось все со встречи с Решетниковым, в котором он узнал участкового, проделавшего в его заднице дополнительное девятимиллиметровое отверстие; решив, что я сдаю его милиционеру, побежал в чашу, петляя, как заяц. К карьеру мы его привезли в багажнике — роскошном, просторном багажном отсеке «универсала», а не в тесном безвоздушном «Порше», в каком везли меня на расстрел его подельники.
— У нас под Омском сегодня праздник гусятников отмечают, — задумчиво сказал Викентий.
— Что за праздник такой? — спросил я, глядя на облака.
— Гусей бьют. Тушку в омут бросают, чтобы водяного задобрить, а голову домой относят — для домового.
— Скоро мы тоже гуся между водяным и домовым делить будем, — посмотрел я на Ямковецкого. — Кому голову, а кому — тушку. Только у меня от этой дележки праздничного настроения не возникает.
Решетников не ответил, все смотрел вдаль — за карьер, где несла воды маленькая Бусинка.
От нее карьер был отделен густой лесополосой. За нашими спинами тоже высилась стена старого неухоженного леса. Мы сидели на самом обрыве; огромный овальный котлован, овитый серпантином разбитой большегрузами дороги, кратером уходил метров на десять вниз. Два вагончика-бытовки, бывших некогда голубыми, а теперь — обшарпанных и пропыленных, с ржавыми жестяными крышами и решетками на расколотых матовых окнах, стояли там, внизу, по разные стороны овала; старинный карьерный экскаватор «ЭКГ-4» на гусеничном ходу, с ковшом емкостью 4 куба, такой нелепый, неуклюжий, покоился в свежевырытой нише напротив нас; дорога шла от магистрали Лихачевского комбината железобетонных изделий через пролесок, петляла, кренилась и завивалась серпантином; так и не скошенный за лето луг с пропылившейся, жухлой травой, замусоренный и никому не нужный, позволял видеть вокруг на полкилометра.
Викентий, оказывается, здесь уже побывал и сам предложил это место для нашей нехитрой, но рискованной операции.
За риск мы получали на пропитание.
— Дай-ка мне эту дискету, Женя, — протянул руку напарник.
Он повертел дискету в обожженных руках, спрятал в карман куртки.
— По-моему, это туфта, — высказал я предположение. — Блефует наш подопечный.
— Поживем — увидим, — загадочно произнес он. — Во всяком разе, ничего другого у нас нет.
— Как это нет? — улыбнулся я и зачерпнул из кармана горсть патронов: — А это что?
Он отмахнулся, не поняв или не приняв моей шутки. А потом лег на спину и подложил под голову свои приметные ладони:
— К этому нужно еще совсем немного, Женя… Совсем немного везения.
4
В четыре часа позвонил следователь Шапошников:
— Сан Саныч!.. Только что я связался с оперотделом ИТУ…
— А раньше с ними связи не было, что ли? — проворчал Каменев.
— Да я им еще в полтретьего телефонограмму послал, они все тянули, выясняли. Все оказалось не так просто…
— Ни хрена себе! Зека в лагере найти непросто?
— Дело не в этом. Ямковецкий — «шерсть», отлеживался в тубанаре…
— Насрать мне на его уголовные привилегии, Шапошников! Дело давай! Где он?..
— Нет его там, — устало констатировал Шапошников.
— Что значит «нет»? Ему что, вынесли оправдательный приговор после пересмотра?
— Он предложил администрации колонии выкуп. Можно представить себе, что это был за выкуп, раз они пошли на такое. Информация основана на агентурных данных. Перевели его в больницу, оттуда — в изолятор, дали выйти и должны были объявить в розыск, если он не вернется через три дня, но его взяла в разработку ФСБ.
— Чего-о?!
— Ладно, Каменев, не придуривайся! Короче, есть бумага, на основании которой оперотдел с розыском оттягивал.
— Кто подписал?!
— Полковник Кошиц.
— А с ГУИНом этот Кошиц согласовал?!
— Конечно, нет. Что ты, как маленький, понимаешь…
— Не понимаю!!! (Тут Каменев позволил себе невоспроизводимую повторно тираду.) Вот это я понимаю! А другого — нет! Потому что бандит — это бандит, е…, и кассация не прошла! Этак они каждого угла будут выписывать за баксы на свободу под предлогом оперативной необходимости! Дальше что?!
— Все, — сказал Шапошников и дал отбой.
Комната капитана Мартыновой пустовала по случаю выходного, и дежурный по распоряжению Каменева открыл ее для Нежина. Вадим Валерьянович тщетно названивал Французу, его сестре, а потом опять Французу, как велел Старый Опер.
— Тебе фамилия Кошиц о чем-нибудь говорит? — спросил Каменев с порога. — Полковник из ваших?
Все, что можно было знать о Лубянке, подполковник госбезопасности в отставке Нежин знал по положению на девяносто четвертый год, и позднее — из материалов «Альтернативы».
— За пределами компетенции, — развел он руками. — Может быть, ПГУ?.. Или агентура?.. Тут я — пас.
— Молчит? — прикурив «Дымок», кивнул на телефон Старый Опер.
— Он молчит, и сестра молчит. Слышишь, Саня… а Шериф-то где?
— А Шерифа он эвакуировал в первую очередь, что тут неясного-то? Вспомни наше дело по «Зоне» в девяносто четвертом. Он этого четвероногого на ответственные операции не берет.
— А Танька тогда где?..
Каменев захлопнул дверь и помчался к себе: настойчиво звонил телефон.
— Полковник Каменев!..
— Товарищ полковник, это Савчук!.. Есть!..
— Что?
— Нашел я ресторан.
— Где?!
— Нигде и везде: плавучий кабак, «Невод» называется.
— Столетник там?!
— Он с Ямковецким на моторке вниз по каналу ушел. Моторку нашли на правом берегу на юге от ПГТ Старбеево…
«Значит, его нужно искать на левом берегу», — подумал Каменев.
— …а кабак этот плавучий чуть не затонул. Знаете, кого «речники» взяли?..
— Ты обнаглел, стажер! — восстановил субординацию Каменев. — Давыдову, конечно?
— И Рыжего Анастаса тоже. Все в сборе.
— Перехват объявил?
— По всем постам!
— Где сейчас этот «Невод»?
— На пристани «Лихачево». По показаниям капитан-директора, Столетник приказал дать сигнальную ракету и всех выбросил за борт. Двоих охранников пристрелил, их водолазы ищут. Трое захлебнулись, тут две «скорые» подъехали, пытаются откачать. Такое творится!.. Областной розыск, «речники», прокуратура…
— Генеральная прокуратура?
— Нет, областная.
«Значит, Столетник еще не закончил», — догадался Каменев.
— Ладно, стажер, оставайся там!..
Он постучал кулаком в стенку. Пока Нежин дошел до его кабинета, успел вызвонить авиаотряд…
Глава последняя
Через месяц в такое время будет уже совсем темно, а сейчас светило всего лишь прикоснулось к соснам на горизонте; синие облака на его фоне предвещают ветер. «Солнце всходит — старикам радость, а заходит — молодым сладость» — есть такая поговорка. Я уже предвкушаю эту «сладость»: по серпантину медленно, как гроб на колесах, сползает черная «Вольво» с тонированными стеклами.
Карьер. Красное солнце. Синие облака. Черная машина. Вокруг лес, а за лесом — Москва.
Черная «Вольво» сползает, сползает, выезжает на плоское твердое днище котлована и останавливается рядом с ковшом экскаватора. Я жду. Я не знаю, кто этот хитрец, предусмотревший тонированные стекла, — Майвин или Кошиц. И сколько их там, и чем вооружены, и если это Майвин, то привез ли он деньги, а если Кошиц — Илону.