Итак, за три дня два свежих трупа и один пятилетней давности, несколько убитых китайцев, две сожженные машины и две разбитые, один пострадавший казах, двое тяжело раненных, разгромленная нотариальная контора…
Кажется, никто не упрекнет меня в том, что я не отрабатываю полученного аванса.
Ритуал составления протоколов — осмотра трупов, осмотра места происшествия, допроса свидетелей, обыска и чего-то еще из многотрудной жизни следователей — затягивался. За полтора часа, которые я провел в «фисташке» наедине с психопатическим существом, дважды подававшим голос и подмигивавшим воспаленным глазом, мне пришло в голову несколько довольно любопытных идей. Я даже вышел из машины, пересек узкий ветреный дворик и поднялся на четырнадцатый этаж дома напротив с индексом «а» — точно такого же, в каком жила диспетчерша.
Отсюда, с черной лестницы, окно выходило во двор, и из него была хорошо видна комната Балашовой. Убедившись, что никого нет поблизости, я достал из-под куртки бинокль и приложил окуляры к глазам. Как раз в этот момент судебный медик с помощью санитара и двух ментов укладывал труп на носилки. Редкие молнии фотовспышек свидетельствовали о том, что версия о смерти вдовы не была столь уж однозначной.
Окно на площадке было закрыто на шпингалеты, но не заклеено, и открыть его или форточку не составляло труда. Я осмотрелся. Нашел спичечный oгapoк, два окурка от простых сигарет «Прима», оранжевый уголок клейкой бумажной полосы безо всяких типографских знаков такими полосками, похожими на акцизные марки, оклеивают коробки. Не погнушался заглянуть в мусоропровод, но опрокидывающаяся крышка-короб была пуста. Все свои находки я сложил в целлофановый пакетик, снятый с пачки «Кэмела», и поспешил вниз — санитары уже выносили тело.
У подъезда тихо плакали женщины. Опасливо глазели на черный полиэтиленовый мешок с трупом пацаны. Курили в сторонке мужики, делились вчерашними футбольными новостями. Они тоже были когда-то пацанами и тоже боялись мертвецов, но жизнь на минном поле чудес сделала их привычно равнодушными ко всему.
— Год не прошел, как мужа похоронила, а теперь вот и сама, — вздыхала пожилая соседка Балашовой.
— Родичи-то знают? — риторически вопрошала другая.
— Да не было у нее родичей-то, — уверенно заявила третья.
— Неправда, были… есть то есть… Племянник есть, сестра приходила.
— Она не ее сестра, а медицинская. Уколы в вену приходила делать. Черненькая такая.
— Да, а племянник сидит в тюрьме.
— Какой же в тюрьме, если я его позавчера видела! На «Жигулях» приезжал, с портфелем…
Они стали обсуждать проблемы похорон, сводившиеся главным образом к финансовой стороне; затем заспорили, сколько у Балашовой было денег, из чего я узнал, что до болезни она работала заведующей КБО «Москвичка», а муж ее занимал какой-то пост в Министерстве строительства и вышел в отставку пенсионером союзного значения.
Захлопнулись дверцы «скорой», я подошел к врачу:
— Куда вы ее повезете?
Он скользнул по мне безразличным взглядом:
— Вы что, родственник?
— Нет, но если объявятся родственники, то что сказать?
— Скажите, что увезли в морг, — эскулап был дерьмовым парнем, набивал себе цену, стараясь выглядеть значительнее, чем был на самом деле, но явно не с того начинал.
— Без тебя догадался, что не в «Макдональдс»! — резко заметил я, но он плевать на меня хотел — сел в кабину и укатил. Пришлось тащиться за ним до самой больницы имени 8-го Марта, а потом назад: морг, куда его, видимо, направил по рации диспетчер, не принял, они что-то долго выясняли на повышенных тонах с прозектором в халате и маске. Наконец, на Башиловке в стационаре труп сняли и опустили в ледник, и только после этого я позвонил Горохову.
— Привет, лапуля! Как дела? — подозрительно весело для такого раннего времени прокричал он в трубку. — Когда мы наконец отметим наши отношения за круглым столом?
— Отношения за круглым столом — это что-то из дипломатии. А ты мне нужен не как сотрудник МИДа, а как трупорез, у которого есть связи во всех городских моргах, — поспешил я настроить его на деловую волну.
— Да пошел ты! — в его планы явно не входило заниматься работой в выходной, — Я к нему как к человеку, а он…
— Саша! Если ты свяжешься с моргом на Башиловке, я уставлю круглый стол бутылками так, что закуску придется накрывать на квадратном. Немедленно! Только что привезли, некто Балашова Анастасия Емельяновна.
— У меня там никого нет, — соврал он, не в состоянии перестроиться с выпивки на дело. — А потом, я не знаю их загрузки — могут продержать до понедельника.
— Сергеич! Мне нужно знать: сама померла или помогли. До понедельника не отложат, она и так, по моим скромным подсчетам, часов двенадцать назад откинула тапочки.
— Часов двенадцать, — проворчал он, — у меня на Бауманской по неделям лежат.
— Вот и врешь! — уличил я его. — У тебя сплошной поток, потому что в морозильных шкафах ты хранишь бананы.
Он засмеялся:
— Ты устарел, Француз! Это было давно.
— Ну, значит, киви. Слушай, я в работе. Мне до завтра нужно вычислить одного типа, за которого могут обломиться бешеные бабки. Заказчик оплачивает расходы, так что обещай башиловскому коллеге что хочешь — я на сотовой связи!
— Погоди, погоди! Эй!.. Ты где?..
16
Я был уже далеко. В том, что Горохов сделает все возможное, я не сомневался: он пропивал массу денег, но не совесть. Он был сыном выдающегося судебного медика и вместе с интеллигентностью унаследовал центнер неопубликованных трудов, которые ему могли принести звания, степени и признание в научных кругах, но он ими не воспользовался — не потому, что пил, а потому, что это было бы, с его точки зрения, непорядочно — использовать не свои труды. С ним считались, его знали в Институте судебной медицины и в Генеральной прокуратуре. В прошлый раз именно он помог мне разобраться с трупом, предположив наличие клостридиума. До этого в отечественной судебно-медицинской практике с подобными фокусами никто не сталкивался — Горохов читал всю мировую специальную литературу, касавшуюся его профессии.
Я свернул на проспект Жукова. Снова просигналил компьютер. Почему-то вспомнилась реакция Решетникова на этот сигнал — он велел остановиться не сворачивая, мимо промчалась какая-то иномарка. Так ведь мимо же?.. Подобный маневр на перегруженном проспекте мог дорого обойтись, и я отказался от экспериментов, но в зеркальце все же понаблюдал. Либо за мной тащились все сразу, либо — никто. Сзади поджимала «Волга» с антенной, но, во-первых, «Волг» с антеннами было больше, чем без антенн, а во-вторых — у меня надежная трубка, Кристиан Марселей покупал несколько таких специально для своего агентства: с пятью степенями защиты и нейтрализатором подслушивающих устройств.
До Серебряноборской оставалось минут двадцать езды. Рассчитывать на то, что за это время успеют вскрыть Балашову, не приходилось, и я мысленно выстраивал план разговора с Матюшиным без учета результатов вскрытия. Судя по адресу в техпаспорте «Жигулей», разбитых незадачливым гонщиком Рыжим, Алексей Петрович обитал в частном доме, причем вселился туда совсем недавно, а именно — после досрочного освобождения, потому что все его имущество по решению суда было конфисковано. Стоило посидеть пять лет, чтобы купить дом в Серебряном Бору! Были переписаны счета на подставных лиц или деньги хранились в чулке тетки Матюшина Балашовой — не имело значения, но что не в банке Майвина «Риэлтер-Глобус», так же несомненно, как то, что Серебряный Бор находился на западе Москвы, в то время как сфера влияния Майвина распространялась на восток.
Дома, машины, кабминовские и парламентские воры, вместе взятые или еще не взятые, банки и акционерные общества в мой прейскурант не входили: ежу понятно, что порядочный человек на вершину власти взобраться не может, а взберется — не устоит: слишком много альпинистов, кого-то придется сталкивать вниз. В моем прейскуранте значился Ямковецкий. Правда, я не спросил у Майвина, живой он ему нужен или мертвый тоже сойдет, но путем логического умозаключения вывел, что за живого заплатят больше.