— Да? — обрадовался я. — Вы знаете?
— Знаю. Мы с Сэтти уже четыре года в городском клубе любителей кинологии состоим, все породы знаем. Кавалер?
Я понял, что Бог услышал мои молитвы!
— Кавалер, кавалер!
— Абсолютно бесстрашная собака. Может броситься на кого угодно. Спортивная, выносливая и веселая.
— Броситься?
— Если кто-нибудь нападает на хозяина — бросится не задумываясь. Хоть с вашим зверем вступит в поединок. И за себя постоит.
— А в смысле преданности?
— Ну, что вы, — улыбнулась светоч кинологии, — она же комнатная, без хозяев не может.
Я рассказал ей об обстоятельствах исчезновения Бори.
— Двадцать секунд, говорите?
— Не больше! Сам проверял! Добежала — а его уже нет. Искала по подворотням, подъездам — нет! Как в воду канул! И воды нет.
Шериф и Сэтти стали заигрывать друг с другом, нам, чтобы не запутались поводки, приходилось перемещаться то вправо, то влево, двигаться по кругу по часовой и против часовой стрелки, и если бы кто-нибудь смотрел в это время на нас из окна, наверняка подумал бы, что мы танцуем.
— А машины отъезжающей она не заметила?
Я подумал, что если бы Илона заметила отъезжающую машину, то наверняка бы погналась за ней, в лучшем случае — запомнила бы марку или цвет, в худшем — бросилась бы под колеса, и если бы осталась жива, то уж наверняка рассказала бы мне об этом.
— Нет. Впрочем, было это в одиннадцать сорок, движение в это время оживленное. А почему вы спросили о машине?
— В последнее время в нашем районе пропало несколько породистых кобелей. Как правило, красивых и дорогих. Кто-то рассказывал, что видел двоих китайцев в фургоне, из которого они выпускали течную суку. Породистый пес стоит от пятисот долларов, чем не бизнес?
Она просто пересказала мои мысли. Надо полагать, узкоглазые поставили этот бизнес на широкую ногу, к вящему удовольствию городских властей. Что-то мелькало в «Комсомолке» — кажется, на редакцию, опубликовавшую возмущенное письмо Брижит Бардо, городской голова подавал в суд. Тешить себя надеждой, что таким промыслом занимались исключительно в Измайлове, было глупо, вопрос заключался в том, реализовывали собак сразу покупателям по предварительному согласованию или у них все-таки был отстойник.
— Больше я вам ничего сказать не могу, — сочувственно вздохнула женщина, увидев растерянность на моем лице. — Во всяком случае, не думаю, чтобы такую приметную собаку украл кто-нибудь из нашего района — ее тут же обнаружат.
Картина вырисовывалась достаточно четко: специально выдрессированная течная сука выпускается из фургона в том месте, где гуляет приглянувшийся кобель, фургон заезжает за угол, сука бежит за ним, а кобель, унюхав ее, забывает, что он «чистоплотен, комнатен и привязан к хозяевам», — в этот момент ему кажется, что с милой рай и в питомнике. Значит, Илона спохватилась тогда, когда Боря еще не добежал до угла, а сука — в прямом и переносном смысле — уже забежала за него.
Я хотел позвонить клиентке, но в том, что Боря не объявился, не было сомнения: он же не кот, который возвращается в дом, даже если его увезти за пятьдесят километров. А что мне сказать ей еще? Что я тратил ее денежки на проверку ее же показаний?
Все это время меня не покидало ощущение, что за мной непрерывно следят, я словно чувствовал чей-то взгляд, нацеленный мне в спину с точностью лазерного прицела, даже оглянулся пару раз, чтобы уж совсем не переиграть в дурака, но никого, естественно, не обнаружил.
Через, пятнадцать минут мы были дома. Я вытер Шерифу лапы, он тут же рухнул на коврик в прихожей и захрапел. Я бы тоже с удовольствием протянул ноги, но решил доиграть в эту игру до конца, мне казалось, что я начинаю кое-что в ней понимать.
В отличие от джентльмена, знавшего о китайцах только то, что их больше, чем собак, я знал относительно точную их численность в Москве: сто тысяч человек. Вадим Нежин рассказывал, как они напали на след одной из многочисленных их лабораторий по изготовлению фальшивых ксив. Всего за сто пятьдесят баксов у них можно купить иностранный паспорт с любым штампом и копией любой подписи — хоть самого президента. Промышляют они переброской эфедрина в столицу, торгуют пистолетами «ТТ» китайского производства, которые любят наши киллеры: больше двух выстрелов не сделает, а больше и не надо, зато дешево. Держат они под контролем рестораны и притоны своих земляков, занимаются контрабандой, при этом нигде не состоят на учете и налогов не платят.
Будь у меня время — я бы, конечно, выследил этот фургон, но времени у меня было не больше, чем у Бори, которому уже наверняка изготовили новый паспорт на новую кличку и кучу всяких справок, включая родословную с гербом английского королевского двора. Если, конечно, над ним не потрудились скорняк и повар.
Я нашинковал ножницами рулон обоев, расчертив его на одинаковые прямоугольники размером 156,4 х 66,6 мм, собрал в увесистую пачку, сверху которой положил две такого же размера бумажки, только с портретами Франклина, перетянул это уникальное изобретение аптекарской резинкой, положил в конверт и, спрятав «ПМ» за ремень джинсов на спине, отправился в роддом.
3
Желтолицые персоны нон грата, осевшие в столице, проживали на частных квартирах москвичей, не обеспокоенных цветом кожи и родом занятий их квартиросъемщиков: когда таким москвичам показывают тысячу баксов и обещают платить эту сумму исправно и ежемесячно, у них притупляется обоняние и они не находят для себя большего удовольствия, чем идти в праздничной колонне и распевать «и врагу никогда не добиться…». Китайцы тоже подпевают «дорогая моя столица», потому что за койку в брошенном общежитии им приходится платить двести долларов, а штраф за незаконное проживание на территории чужого государства лишь немногим превышает стоимость бутылки водки — в рублях. Они платят, смеются и живут, воплощая идею панмонголизма и отвоевывая улицу за улицей, квартал за кварталом, район за районом.
Одну такую точку я знал. Если бы не обеспокоенность судьбой Бори и не выбранное с годами презрение к страху, я бы туда не сунулся даже на званый ужин. Место, где эта точка расположена, называть не стану, потому что тысячи москвичей потребуют немедленного переселения, а проблему жилплощади для соотечественников за прошедшие 850 лет решить пока не удалось. Знают о нем и милиция, и префектура, и фирма, которая зарегистрировала обиталище желтолицых нелегалов как гостиницу, но их молчание в отличие от моего хорошо оплачивается.
В том, что я найду чистопородного англичанина Борю в набитом наркоманами, проститутками, СПИДоносцами, ворами, убийцами, мошенниками и прочим сбродом, провонявшем испражнениями и жареной селедкой притоне, у меня не было никакой уверенности. Зато была уверенность, что если за мной по какой-то, пока неведомой мне, причине есть «хвост», то его там отрубят — это точно, как то, что «Омсо» — лучшие колготки.
Гостиница «Пекин-2» находилась в брошенном из-за стафилококка роддоме. Говорили, что рожениц перевели в бывшее психиатрическое отделение, а психов выпустили за неподтвержденностью диагноза, но так как от этой перемены мест моя сумма не меняется, а рожать у нас с Шерифом все равно некому, я в подробности не вникал.
На дорогу ушло тридцать пять минут. В двадцать три пятьдесят я подкатил к высокому желтому забору и погасил фары. По крыше застучал дождь — мелкий, как мои проблемы по сравнению с продвижением НАТО на Восток. Манна небесная была хорошей приметой, и я решил, что пора наводить в китай-городе порядок.
Решетчатых ворот, на которых, как на воротах Зимнего, еще десять лет тому повисали пьяные мужья рожениц, озабоченные закономерными в их положении вопросами «Что делать?» и «Кто виноват?», уже не было, но в проеме маячили какие-то тени. Можно было подойти к ним с предсмертными словами Самюэля Гарта, с которыми тот, по преданию, обратился к коллегам-врачам: «Прошу вас, господа, отойдите в сторону и дайте мне умереть собственной смертью»; можно было преодолеть эту китайскую стену с тыла, не обращаясь ни с какими словами. Но я должен был руководствоваться интересами вызволения спаниеля Бори, поэтому, подойдя к одинаковым, словно близнецы-братья, стражникам, поднял над головой сжатую в кулак руку.