— То, что вы называете западным материализмом, есть капитализм…
На трибуне поэт из Австралии. Как и всем, ему возложили на голову лавровый венок.
— Назначение поэзии — разрушать старый мир, — начал он. — И мы должны его разрушать, не оглядываясь назад. Лавровыми венками увенчивались античные поэты, но тогда был рабовладельческий строй. Лавровые венки воспевали миннезингеры средневековья, но ведь они не поднимали голоса против феодального гнета… Я не могу читать свои стихи, если мне на голову давит символ пережитков прошлого. Лавровый венок — это осуждение честного поэта!
И поэт снял зеленую лавровую корону с головы, бросив ее у своих ног. Раздались жидкие аплодисменты, но тут же умолкли. Никто не знал, как вести себя в таком случае, ибо до сих пор еще ни один поэт не осмелился на подобный шаг.
Свои произведения он читал по-английски, используя всего двенадцать слов. Переставляя и по-разному группируя их, поэт получал рифмы и аллитерации. Казалось, он строит странный замок из разноцветных кубиков. Когда его строение рушилось прежде, чем он клал на него последний кубик, австралиец все начинал заново. Все с нетерпением ждали, что будет дальше. Но дальше ничего не произошло: разбросав во все стороны свои двенадцать слов, поэт гордо сошел с трибуны.
На его место стремительно поднялся другой. Его медное тело прикрывала рубашка цвета хаки. Девушки с лавровыми венками остановились в растерянности.
— Поэзия — это голос народа, меч борцов, вода родника, — звучал металлический голос оратора. — Почет поэтам вечен, как земля. Имеет ли поэт право не смотреть людям в глаза? Имеет ли он право не заметить протянутый ему букет цветов? Лавровый венок добрые и нежные руки филиппинских девушек сплели и из благородных листьев, и из трепета своих молодых сердец, и из любви к поэзии. Мне дорог почет филиппинского народа. Я принимаю его.
Поэт почтительно наклонился, поднял с земли зеленую корону поэзии и увенчал свою голову. Ночную тишину разорвала буря аплодисментов.
Традиции, созданные на протяжении долгих веков чувствами и мудростью человека, отличаются и от пестрых перьев павы, и от плывущей по небу белой тучки.
На Олимп поднялся поэт из Мали X. Диавара.
Он читал стихи на своем родном языке. Не все их поняли. Но все знали, что в них заложен глубокий смысл, потому что голос Диавары звучал как сталь клинка, лицо его было суровым, как измученная засухой земля. Прожекторы освещали его, и всем стало ясно, что лавровый венок всегда украшает голову подлинного поэта, только надо уметь разглядеть его…
КУДА ЗОВЕТ «САРИ-МАНОК»
Ее воспеть я несказанно рад!
Прекрасней всех ундин и всех наяд,
она — мой свет и нить моей судьбины.
Художники, из миртов и лилей
венец сплетите родине своей —
не уставайте славить Филиппины.
Полотно Феликса Идальго «Трагедия губернатора Бустаманте» в Национальном музее было открыто под звуки государственного гимна. На торжествах выступали деятели культуры страны. Когда умолкли торжественные речи, когда разошлись люди и огромная картина осталась висеть на стене, к ней подошла женщина, перекрестилась, опустилась на колени и начала молиться.
У каждой картины, как и у человека, своя история. Эта впервые демонстрировалась в 1905 году в США на выставке в Сент-Луисе. Молодой филиппинский художник Феликс Идальго был удостоен за нее золотой медали. Когда выставка закрылась, картину вынули из дорогой рамы, свернули в рулон и через Атлантику перевезли в Барселону. Вторично она увидела свет лишь спустя семьдесят лет в Национальном музее Манилы. Картина пережила периоды признания и забытья.
В 1717 году король Испании назначил губернатором Филиппин дона Фернандо Бустаманте. Приняв позолоченный жезл — символ власти, он принял и зараженный коррупцией управленческий аппарат, опустошенную казну. В карман государства запускали руки все, кто только мог подойти к нему: высокие чиновники и благородные вельможи, чванливые офицеры и смиренные на вид епископы. Губернатор арестовал виновных, среди них и католического архиепископа. Его противники пустили слух, что Бустаманте, арестовав наместников Христа, собирается пригласить в свой дворец сатану. Этого было достаточно, чтобы восстановить против него фанатичных католиков Манилы. Однажды они ворвались во дворец с крестами в руках и истоптали дона Бустаманте — как им казалось, наместника Люцифера на земле.
Когда женщина, помолившись у картины, поднялась, я увидел ее спокойное лицо, наполненный внутренним удовлетворением взгляд. Она видела в руках одних людей мечи, в руках других — кресты, видела горящие фанатизмом глаза толпы, и этого было для нее достаточно, чтобы пасть на колени. А может, она молилась у картины не потому, что была потрясена крестами и мечами, а оттого, что была пленена талантом художника — гармонией красок, монументальностью фигур и композицией рисунка. Разве преклонить колени перед шедевром, созданным гением, не одно и то же, что стать на колени перед богами, которых человек создал для себя в минуты бессилия.
Феликс Идальго родился на Филиппинах, учился в Маниле и Мадриде, работал в Париже, путешествовал по свету. Следуя по Транссибирской магистрали по пути из Японии в Италию, он заболел и в 1913 году, доехав до Барселоны, умер. Родственники перевезли прах художника в Манилу, а Мария Ирития, которая на протяжении 40 лет была его натурщицей, решила отвезти на Филиппины и его картину «Трагедия губернатора Бустаманте». Самопожертвование любящей женщины не знает предела. Мария Ирития погибла у берегов Африки, когда корабль во время бури был выброшен на скалы. Но картина все же достигла Манилы и спустя многие годы была торжественно выставлена в музее.
Феликс Идальго вместе со своим современником Хуаном Луной завоевал высокое признание в мире искусства, развеяв миф, распространенный колонизаторами, что филиппинцы безнадежно отсталые и неспособные к творчеству люди.
В Маниле я познакомился с молодым художником Бенедиктом Кабрерой, который избрал себе псевдоним Бенкаб. Его картины напоминают странные фотографии. Бенкаб рисует только людей. Образы его картин то серьезные, то веселые и игривые. Его юмор — черный, смех — больной, красота — грустная. Долгие века колонизаторы изображали филиппинцев жестокими. Поэтому некоторые художники страны ударились в другую крайность — всюду, где только возможно, доказывают, что филиппинцы нежны и сентиментальны. Художник Бенкаб высмеивает приспособленческую нежность, разоблачает сладкую сентиментальность.
В картине «После победы» он изображает группу военных и штатских (в мундирах, фуражках или шлемах), стоящих в торжественных позах с саблями или тростями в руках. Но ни один из них не имеет лица. Художник их не нарисовал. Руки, ноги, одежда, поза изображенных на картине людей говорят ярче, чем лица. Это произведение искусства надолго остается в памяти.
— Искусство Филиппин такое же, как лица людей на этой картине, — загадочно улыбаясь, сказал мне в Маниле один молодой художник.
Неправда. Живопись Филиппин имеет свое лицо. Художники, которые учились в Европе, конечно, пережили влияние течений в искусстве этого континента, но своей душой остались верны и гамме красок, и настроению, и мироощущению родного края. Так случилось с Феликсом Идальго, Хуаном Луной, Бенедиктом Кабрерой (Бенкабом) и многими другими.
Культура этой страны формировалась и развивалась под самым различным влиянием. Давайте попробуем проследить ее историю. В каменном веке на этих островах жили племена негроидной расы — аэта. Позднее их вытеснили с побережья в горы племена, прибывшие сюда через Таиланд, Бирму, Южный Китай. Их потомки и по сей день живут в горах Сьерра-Мадре и горных районах Карабальо. Новый наплыв пришельцев начался во II веке до н. э. и продолжался почти до XIII века. Тогда на Филиппины высадились малайцы с островов Индонезии, потомки которых насчитывают сегодня девять десятых всего населения Филиппин.