Выбрать главу

Но только поверхностный наблюдатель может прийти к выводу о полной вестернизации Филиппин. В основе своей они остались страной сампагиты[1] (словом «сампагнта» иногда обозначают совокупность исконных филиппинских культурных начал), которая подверглась западному влиянию, оказавшемуся не в силах уничтожить традиционную культуру, но своеобразно окрасившему ее. Мироощущение филиппинцев, их взгляд на природу, общество и человека, нормы общения между людьми, гостеприимство и приветливость (лишенные всякого подобострастия) резко отличают их от представителей других культур, что хорошо видно из предлагаемой читателю книги.

В ней он найдет немало ярких зарисовок нравов и обычаев жителей далеких островов. Автор книги — сам писатель. Отсюда — его интерес к образной системе филиппинцев, пословицам, сказкам, легендам, их народнопоэтическому творчеству, литературе и искусству.

О филиппинской литературе тоже следует сказать несколько слов. Как и вся филиппинская культура, литература этой страны испытала сильное влияние метрополии. К приходу испанцев литература в современном смысле этого слова еще не сложилась. Были эпос, фольклор, народная поэзия, но не хватало четко осознаваемой концепции авторства. Поэтом, сочинителем мог быть — и действительно был — всякий, и все вольны были допускать заимствования из любых источников, лишь бы это отвечало идейным и эстетическим запросам слушателей. Богатейший испанский эпос, вся народная поэзия Испании нашли отклик в душе филиппинцев. Но заимствовали они творчески, преобразуя испанский материал в соответствии со своими идеалами. Так, герой испанского эпоса Бернардо Карпио стал излюбленным эпическим героем филиппинцев, но для них он не просто незаконнорожденный сын короля, а грядущий освободитель, который спит в пещере недалеко от Манилы и, когда придет час, проснется и изгонит из страны всех чужеземцев.

Под испанским влиянием сложилась и профессиональная литература (Сервантеса филиппинские писатели читали в подлиннике). Но и она сохранила связи с народным творчеством. Система образов осталась подлинно филиппинской, и, что важно, она по-прежнему выражает их интересы и идеалы. А главным остается освобождение от колониального и социального гнета. Нынешней филиппинской литературе со времен Рисаля присуща благороднейшая черта — вовлеченность в общественную борьбу. Об этом хорошо сказал участник фестиваля поэтов, на котором присутствовали и автор этой книги, и автор предисловия: «Поэзия — это голос народа, меч борцов, вода родника…»

Литература есть художественный аналог действительности. А филиппинская действительность очень сложна, что не осталось вне поля зрения автора. Страна получила независимость, но на ее территории сохраняются американские военные базы. В экономике почти безраздельно хозяйничают транснациональные корпорации, которые эксплуатируют филиппинского труженика, платя ему в девять-десять раз меньше, чем иностранцу той же квалификации, поставляя устаревшее оборудование, перенося на Филиппины так называемое «грязное производство», отравляющее атмосферу и воду.

Само филиппинское общество разделено жесткими классовыми барьерами: менее 10 % населения распоряжается 50 % национального дохода. Крестьянство задыхается от малоземелья и безземелья, урожаи чрезвычайно низки, и многие филиппинцы не всегда получают свою «горсть риса». Нельзя сказать, что они мирятся с таким положением. Кое-что делается, но до окончательного решения всех проблем еще очень далеко.

Внешнеполитический курс страны стал более независимым. Если 10–15 лет назад Филиппины во всем ориентировались на США, то теперь они установили отношения с СССР и другими социалистическими странами, ведут с ними выгодную торговлю. Они обрели друзей в Азии, от которых ранее были отгорожены чрезмерной зависимостью от США. Правительство пытается ограничить деятельность транснациональных корпораций, направить ее в те отрасли, в развитии которых заинтересована страна. На этом пути Филиппины встречают ожесточенное сопротивление империалистов и неоколонизаторов.

С 1972 г. осуществляется земельная реформа, столь необходимая стране, где свыше половины жителей деревни либо имеют жалкие клочки земли, либо вовсе обезземелены, а потому вынуждены или арендовать землю у помещика, или идти в батраки. Реформа встретила поддержку широких масс населения, но в последние годы темпы ее проведения замедлились. Урожайность риса крайне низка. «Чудо-рис», положивший начало «зеленой революции» в Азии, был выведен именно на Филиппинах, чему автор книги уделяет достойное внимание. Но его выращивание требует совершенно иного ведения хозяйства, а для этого у крестьянина нет ни навыков, ни средств. Да, «чудо-рис» ИРРИ-8 позволяет получить двойной урожай, но для этого нужно в четыре раза увеличить расходы на удобрения, во столько же — затраты на обработку земли, в три с половиной раза — расходы на ирригацию, в полтора раза — па закупку семян. Денег на это у крестьянина нет, «зеленая революция» обходит его стороной, и посадки сельскохозяйственных культур на бульварах Манилы и на городских пустырях отнюдь не спасают положения.

Сложной остается обстановка на юге страны. Мусульмане оказывали стойкое сопротивление еще колонизаторам и так и не были замирены окончательно. Настороженность по отношению к центральной власти в Маниле сохраняется и в наши дни. Это проявляется прежде всего в религиозных распрях. Но суть проблемы не только в них. Переселенцы из северных, христианских провинций привносят неведомые мусульманам законы, скупают землю, а она, по традиционным понятиям обитателей юга страны, неотчуждаема. Они просто не понимают, почему, подписав какую-то бумажку, они уже не имеют права владеть землей, на которой веками жили их предки. Планы экономического развития страны до недавних пор обходили стороной южные провинции. Все это в совокупности и объясняет царящую на юге Филиппинского архипелага напряженность, о которой пишет автор книги.

«Страна сампагиты», где живут гостеприимные, приветливые люди, сталкивается со многими трудностями — экономическими, социальными, культурными. Вопреки обещаниям туристских проспектов жизнь на этих «райских островах» далека от идиллии, что хорошо показано в книге «Горсть риса».

И. В. Подберезский

САМПАГИТА

Цветок, мерцающий в глуши лесной,

ты робко прячешься среди растений,

но в год, когда страна встает с коленей,

ты белой разливаешься волной.

Ф. Канон. «Божественный цветок»
(пер. П. Грушко)

На аэродроме Манилы стройные девушки украсили нас гирляндами белых цветов — сампагиты, одарили неувядающими улыбками. Аромат сампагиты был так приятен, что, казалось, снимал все тяготы трудного путешествия.

У каждого народа есть свое любимое растение. Так, березка — символ русской сердечности, рута — нежное растение, которое воспели в Литве, сакура — излюбленный цветок поэтов и художников Японии, а весь остров Занзибар напоен запахом гвоздик.

На Филиппинах мне постоянно дарили цветы сампагиты, где бы я ни был. Это местная традиция. Так, в Алма-Ате дарят яблоки, в Ташкенте — арбузы, в Поволжье — мед.

У филиппинцев самый популярный цветок — сампагита. Как лучший друг, он сопровождал нас на протяжении всего путешествия по Филиппинам. Сампагита белела в руках детей, звучала в строфах песен, наполняла своим ароматом горсти риса.

На Филиппинах все знают легенду об этом благородном цветке… Давным-давно жил могущественный раджа Багсик. У него была единственная дочь — красавица Лакамбини. Когда старый раджа неожиданно умер, вожди окрестных деревушек решили взять власть в свои руки. Сначала они предлагали Лакамбини свое сердце, потом угрожали ей оружием, но юная красавица решила править сама. Все жители деревни были ей преданы, но, чтобы одолеть врагов, нужен был один храбрец, который смог бы возглавить приверженцев Лакамбини.

вернуться

1

Автор приводит красивую легенду о том, как возникло название этого цветка (разновидность жасмина). Это типичный пример так называемой народной этимологии. На самом деле к слову сам-пага (им в тагальском языке обозначают любой белый пахучий цветок) добавлен испанский уменьшительный суффикс — ита по типу «сеньора» — «сеньорита». И здесь сказалось испанское влияние. Такая этимология — прекрасный образец поэтичности народного мышления.