Социологи, исследовавшие причины распада филиппинских семей, пришли к выводу, что петушиные бои играют в этом процессе немалую роль.
Закон разрешает проводить петушиные бои только по воскресеньям, причем на каждой арене может происходить не более десяти боев. Эти меры приняты по тем же причинам, по которым в других странах введен полный или частичный сухой закон.
— Если бы не эти ограничения, — объяснял мне один филиппинец, — никто бы не работал, все сидели бы в сабунганах.
Большинство филиппинцев, конечно, отправляются в сабунганы без петухов, оставаясь только зрителями. Люди, собравшиеся в сабунгане, заключают пари, прямо пропорциональные толщине своих кошельков. На небольших аренах судьи, приняв деньги, не выдают расписки. Здесь господствует дух джентльменства и доверия. В бой пускают петухов различной окраски, порядком раздразнив их перед этим.
Но если на корриде быка всегда закалывают, то в сабунгане другие законы. Случается, что пернатый гладиатор потрусливее убегает, но жизнь он спасает ненадолго. Поймав своего петуха, хозяин несет его домой и отправляет прямо в кастрюлю.
— Мой муж очень любит петушиные бои, — говорила мне одна филиппинка, — но когда я покупаю на базаре живую курицу, то приходится приглашать соседа, чтобы он отрубил ей голову… Муж не переносит крови… Он такой чувствительный…
Петушиные бои, так же как табак и крест, на Филиппины завезли испанцы, возможно, от них же филиппинцы унаследовали привычку по всякому поводу заключать пари. Когда филиппинцы не могут сходить в сабунган, они спорят, кто из них больше пробудет без воздуха под водой или кто быстрее выпьет три бутылки кока-колы. Я видел двух юношей, которые поместили в стакан двух пауков и спорили, который из них сильнее.
Но далеко не все филиппинцы готовы поставить свою судьбу на карту. Если бы все они ходили только в церковь или на петушиные бои, им не удалось бы изгнать из своей красивой и богатой страны испанских колонизаторов и американских империалистов.
В гостинице «Филиппинская деревушка», в которой мы жили, между пятым и шестым этажами застрял однажды лифт. Поломка, видно, была небольшая, потому что свет не погас и продолжала звучать стереофоническая музыка. В сверкающей, украшенной зеркалами кабине лифта судьба заперла меня вместе с одетым в строгий черный костюм филиппинцем. В руке он держал небольшой саквояж и очень нервно реагировал на происшествие. Он, видимо, торопился на какую-то важную встречу, на которую не имел права опоздать. Однако, заметив на его пиджаке полоску с надписью «Филиппинская деревушка, № 17», я понял, что передо мной рядовой служащий гостиницы.
— Лифт и здесь мстит мне! — взволнованно произнес он.
Я не нашелся, что следует сказать в таком случае, и промолчал.
Служащий поднял телефонную трубку, но аппарат не работал. Взглянув в продолговатое оконце, я увидел, как работники гостиницы пробегают по лестнице, озабоченные нашим заточением.
— Я жил в Нью-Йорке и прекрасно знаю, как клянет меня теперь мистер Гроу, ожидая саквояж. Американцы любят пунктуальность.
Некоторое время мы молчали, слушая негромкую музыку.
— Вы знаете, как я попал в Нью-Йорк? — спросил мой спутник и, не ожидая ответа, продолжал: — После второй мировой войны филиппинские солдаты, служившие в американской армии, получили право поселиться в США. В городе небоскребов передо мной открылись большие перспективы: предлагали работать и в кинотеатре уборщиком, и в ресторане посудомойщиком, и в гостинице лифтером. Я выбрал работу в ресторане. Но через несколько лет он закрылся. Пустился на поиски работы в другом месте. Однако все, словно сговорившись, утверждали, что я слишком молод…
Под днищем лифта что-то затрещало. В любой момент он мог двинуться, а мне хотелось побольше узнать о человеке, которому всю жизнь мстят подъемные машины.
— Через некоторое время я получил работу. Стал в гостинице лифтером, — продолжал он. — Однажды в лифт вошла группа молодых людей, которые говорили на моем родном языке. Это были актеры из Манилы. Я давно мечтал пригласить к себе домой кого-нибудь из встреченных в Нью-Йорке соотечественников, чтобы поговорить с ними. И вот теперь выпал превосходнейший случай. Поднимая их на тридцать шестой этаж, я несмело заговорил и пригласил всех посетить мой дом. Одни поблагодарили, а другие только пожали плечами. Тогда я сказал, что отвезу и привезу их обратно на машине. Но они, наверное, не поверили мне, вежливо поблагодарили и закончили разговор. Разве обыкновенный лифтер вправе приглашать к себе в гости незнакомых людей.
С их точки зрения, это было бестактностью и наглостью с моей стороны. Свою ошибку я понял слишком поздно. С тех пор ненавижу эту снующую вверх и вниз клетку. Я решил поискать работу в другом месте. Но мне говорили, что я слишком стар. Я не мог понять, почему так быстро постарел, куда девалась моя жизнь. Ведь совсем недавно все утверждали, что я слишком молод, а теперь говорят — слишком стар. И тут меня охватила тоска по родине. Я почувствовал себя бесконечно одиноким. Кроме машины, у меня ничего не было. Не выдержал, продал ее и купил билет до Манилы.
Под ногами снова что-то щелкнуло: лифт начал спускаться. Открылись двери. Мы почувствовали себя как птицы, выпущенные из золотой клетки. Служащий № 17 торопливо пошел к центральному входу, где под тенистыми листьями пальмы стоял черный форд, а около него — мужчина в клетчатой рубашке.
В последующие дни пребывания в «Филиппинской деревушке» я больше не встречал человека, который работает лифтером, хотя при этом ненавидит лифт, и знает цену выражению «Время — деньги».
Не всем филиппинцам понадобилось переплывать Тихий океан, чтобы познакомиться с американским образом жизни. Филиппины богаты полезными ископаемыми, важны в стратегическом отношении. Поэтому американцы явились сюда сами, без чьих-либо приглашений и просьб. Хозяева Белого дома и Капитолия в Вашингтоне руководствуются при этом известной поговоркой: «Если гора не идет к Магомету, Магомет идет к горе».
В 1898 году военные корабли США потопили у острова Лусон много испанских судов. 13 августа этого года американские морские пехотинцы подняли в Маниле, над фортом Сантьяго, звездно-полосатый флаг.
Война между США и Испанией из-за Филиппин вошла в историю как война за передел мира. К тому времени колонизаторы Запада уже захватили все земли Африки, Азии и Океании. Теперь началась ожесточенная битва из-за перераспределения колоний.
Щедрая природа одарила Филиппинские острова десятью тысячами видов растений. Только одних орхидей здесь 900 видов. Есть такие деревья, которые сбрасывают листья не с приближением холодов, а в период жаркой сухой погоды, такие, которые растут в зоне приливов и отливов и время от времени их корни оказываются под водой, и такие, которые почти совсем не отличаются от растущих в наших парках.
Когда испанцы захватили Филиппины, то обнаружили, что на этих островах не растет только одно растение — табак, и решили исправить «ошибку природы». Местные жители не понимали, почему вооруженные мечом и крестом испанцы заставляли их выращивать такое странное растение, которое не идет в пищу ни человеку, ни скотине. А колонизаторы и не собирались нм ничего объяснять. Табак должен был стать гордостью и источником богатств новой колонии Испании. Огромные площади земель, на которых раньше выращивали рис, они превратили в табачные плантации. В конце XIX века в Маниле и ее окрестностях в «индустрии голубого дыма» работало 30 тысяч человек, в основном женщины и дети. После ликвидации в 1882 году государственной монополии табачная промышленность перешла в руки частных собственников. Филиппинские сигары, которые местные жители называют табако, пользуются большим спросом в Индии и Китае, в Австралии и Европе. Ароматный голубой дым превращался в звонкую монету, которая, издавая приятный звон, наполняла сейфы колонизаторов.