Американцы, оккупировав Филиппины, не могли допустить, чтобы золотые реки из их владений текли в банки Барселоны и Мадрида. В 1902 году 113 табачных предприятий уже принадлежали американцам. Началась тайная, но упорная война, в которой принял также участие китайский и швейцарский капитал. В канун второй мировой войны Филиппины изготовляли в год 300 миллионов сигар и 3,4 миллиарда сигарет и вышли по их экспорту на первое место в мире.
Вторая мировая война привела к оккупации Филиппин Японией. Землевладельцев заставили вместо табака выращивать рис, а рабочих табачных фабрик — штамповать патроны. Это привело к застою табачной промышленности на Филиппинах. После войны образовавшуюся лакуну заполнили США. Только в 1948 году филиппинцы заплатили за сигареты американским фирмам 57 миллионов песо. Табачная война продолжается.
Сахарный тростник на Филиппинах выращивался еще до испанцев. В те времена крестьяне примитивным способом отжимали из него сладкую жидкость. Американцы начали строить современные сахарные заводы, доведя производство сахара к началу войны до 43 процентов всего экспорта страны. После войны в этой отрасли начался упадок. «Сладкая» промышленность, взращенная «мистером долларом», дает мало прибыли самим филиппинцам из-за дискриминационных и убыточных договоров.
— Наша сила в пяти братьях: кокосовой пальме, сахарном тростнике, рисе, табаке и абаке, — говорили раньше филиппинцы.
Время и события развели этих «пятерых братьев» по различным дорогам. Наиболее грустная судьба у абаки. Это — растение высотой 6–7 метров, дающее черные маленькие бананы, которые не идут в пищу; поэтому его иногда называют «текстильным бананом». Волокно, полученное из листьев абаки, пользовалось на мировом рынке большим спросом. Свитые из него веревки необычайно прочны: толщиной 2,5 сантиметра, они выдерживают груз до 2 тонн. Остров Минданао на Филиппинах давал 94 процента мировой продукции абаки. Но и сверхпрочные веревки волокна абаки не устояли перед синтетическими материалами. Теперь некоторые страны покупают абаку для производства бумажных денег. Банкноты из волокон этого растения обладают повышенной прочностью. Увы, филиппинцы от этого ничего не выиграли. Один владелец плантации абаки после таких перемен даже повесился на… веревке собственного производства.
Но перемены в мире приводят не только к изменению способа производства. Рост национально-освободительного движения ведет за собой крушение отжившего социального строя. Добившись национальной независимости, меняют свои названия и государства.
Конго стало Заиром, Цейлон — Шри Ланкой, Северная Родезия — Замбией, а Южная — Зимбабве. А вот Филиппины… Испанский король Филипп II умер почти четыреста лет назад, но названный его именем огромный архипелаг в Юго-Восточной Азии и по сей день сохранил старое наименование. Изменят ли его филиппинцы, трудно сказать. Дискуссии, которые проходили по этому вопросу в печати и даже в конгрессе, не дали результатов. Те, кто высказывается за старое название, утверждают, например, что преемственность в истории— символ силы человека.
На острове Себу стоит крест, имеющий «чудотворные» свойства. Католические патеры утверждают, что все, кто молится под ним, получают отпущение тяжких грехов, излечиваются от страшных болезней. Эти свойства выражаются еще и в том, что крест якобы постоянно растет. Если бог не разгневается на жителей острова, то крест скоро достигнет высоты часовни. Только безбожники и почитатели Магомета, говорят патеры, осмеливаются усомниться, что это не тот крест, который был установлен 14 апреля 1521 года высадившимся на берег Магелланом. Знаменитый португалец, отправившийся в кругосветное путешествие, прожил на Филиппинских островах недолго — всего 46 дней. Его убили местные жители. Там, где погиб Магеллан, ему воздвигнут памятник. Филиппинцы склоняют голову перед смелостью и упорством путешественника. Но неподалеку высится еще один монумент. Он установлен вождю племени Лапу-Лапу. И здесь филиппинцы останавливаются, склоняя голову перед человеком, который убил Магеллана, защищая свою землю и свободу.
— Филиппинцы экспортируют в мою страну кокосовое масло, табак и тайфуны, — сказал мне как-то один японец.
Тайфуны — тяжелый бич этого региона. Они рождаются в Тихом океане, на юго-востоке от Филиппин, и прорываются на северо-запад.
Сезон тайфунов — с июня по октябрь. В среднем за год их проносится около двадцати, причем иногда возникают очень мощные, которые наносят огромный ущерб.
Один филиппинец предложил мне как-то купить «барометр», предсказывающий приближение тайфуна. В стеклянном сосуде не было ничего, кроме нескольких пиявок.
— Теперь они все лежат на дне. Значит, тайфуна не будет, — объяснял он. — Но когда они полезут вверх, знайте — тайфун приближается.
Я осмотрел этот странный «барометр», но покупать его, конечно, не собирался.
— Купите! — уговаривал филиппинец. — Никому неведома воля всевышнего. Лучше заранее ко всему подготовиться.
Пришлось пояснить навязчивому продавцу, что в стране, где я живу, тайфунов нет.
Он улыбнулся и сказал:
— Зачем вы меня обманываете? Таких мест на земле нет!
Подтвердив еще раз свои слова, я добавил:
— Там, где я живу, и сампагита не растет.
— Из необычной страны вы приехали! — удивился он, — Но вы не очень огорчайтесь: цветы сампагиты мы дарим всем друзьям, которые приезжают в нашу страну…
ПОЕДИНОК КРЕСТА И ПОЛУМЕСЯЦА
Испанский лев нагрянул, чтоб разорить гнездовье
вольнолюбивой птицы — малайского орла.
Два исполина бьются, залив друг друга кровью,
которая из ран их ручьями потекла.
Отец Алмарин часто обращал свой взор к звездному небу, которое считал неоспоримым доказательством господнего могущества. Покрытая белой краской маленькая католическая церковь на берегу океана обветшала и покосилась, но слуга божий был преисполнен энергии и веры в собственное духовное могущество. Однажды до его слуха дошла весть, что в деревушку вернулась выросшая в большом городе и вышедшая там замуж дочь одной женщины, некогда сбежавшей от мужа. Патер вспомнил, что он окрестил ее именем Мария, а теперь она, приехавшая вместе с мужем в дом недавно умершего отца, уже стала Марией Акалал. Люди, сообщившие патеру эту новость, перекрестились и добавили:
— Ее муж — мусульманин.
Через пару дней патер пошел в дом Марии Акалал с намерением спасти гибнущую душу. Мужа Марии не было дома, и отец Алмарин мог откровенно поговорить с женщиной. Он узнал, что молодые сочетались браком, не обращаясь к помощи слуг божьих. Искорка надежды затеплилась в нем. Поэтому он предложил крестить ее мужа и затем обвенчать их в церкви.
— Только тогда вы будете счастливы, — уверял патер. — Я и так счастлива, — отговаривалась женщина. Патер знал, что нет таких стен, которых не разрушила бы настойчивость человека, и поэтому стал все чаще навещать эту семью.
Поблизости находилась рыбацкая деревушка, жители которой исповедовали ислам и молились в небольшой мечети. Шейх Махмуд, узнав, что в окрестностях его прихода поселился последователь Аллаха, женившийся на женщине-христианке, поспешил на помощь своему брату по вере. Муж Марии не принял предложения устроить свадьбу по мусульманскому обряду и отказался принудить свою жену перейти в братство последователей Аллаха.
Шейх Махмуд тоже знал, что нет таких гор, которых не преодолел бы человек. Поэтому он продолжал навешать дом молодоженов. Как-то раз молодая пара задержалась на рисовом поле. И тут в их уютном доме неожиданно встретились уполномоченные двух могущественных богов в этом грешном мире. Начавшийся спор, чей бог могущественнее, не принес результатов. Диспут о том, кто имеет большее право навещать этот дом, также остался неоконченным. Но по одному вопросу их взгляды совпали: в одном доме двум богам слишком тесно, хотя это и лучше, чем дом без бога вообще. И тогда у шейха Махмуда родилась спасительная мысль: он предложил Алмарину бросить жребий, к кому — к Христу или Аллаху — должна отойти эта молодая семья. Столь мудро решить жизненно важную проблему помешало возвращение молодых хозяев дома, которые, угостив настырных посетителей, сказали на прощание, что не желают большего счастья, чем имеют.