Насколько велико было смятение умов видно хотя бы из того, что Степан Миронович не только одобрил идею о Рональдовом прошении на имя Лаврентия Берии, но даже помог строже и более четко сформулировать это послание. Более того, сам задумался о том, не последовать ли такому примеру. Однако как старый член партии все же поостерегся «выскакивать» прежде времени с просьбой о трудоиспользовании по гуманитарной специальности. Подождать, мол, надо каких-то намеков свыше...
— Впрочем, лично вам, Рональд Алексеевич, естественно обратиться к руководителю органов, — размышлял он вслух, — в его аппарате, возможно, есть ваши студенты, да и сам он, быть может, вспомнит, что принимал вас у себя в кабинете, чтобы утвердить программу факультета...
В мае Рональд прошение отправил, а недели через две уже осознал, насколько ошибочен был выбор адресата: 11 июня мир узнал о крушении «ближайшего соратника товарища Сталина». Промелькнуло что-то смутное о начальнике следственного отдела Рюмине, о прекращении «дела врачей», о разжаловании патриотки Лиды-доносчицы, а одновременно о послаблениях колхозникам-неплателыцикам налогов и обложений, о смягчении займовой политики. Но ссыльных по-прежнему держали «согласно подписке», и никто из начальства не сулил им облегчений!
3
А героя повести томила мечта об институтских кулуарах, научной библиотеке, студенческой толчее в буфете и профессиональных спорах словесников в учебной части. И хотя он уже был зачислен топографом в штат поисковой партии местного ГУШОСДОРа МВД и готовился к выходу в поле, ноги сами несли его каждый день к красному кирпичному зданию бывшей гимназии, ныне вмещающему аудитории и кафедры северной алма матер будущих педагогов «краевого масштаба»...
И однажды, когда он в сотый раз перечитывал знакомое объявление о приеме, его окликнули по имени...
...Лица, молодого и вдумчивого, он не смог признать сразу. Потом выяснялось, что изменилась прическа и не та шапочка, а нынешняя городская одежда совсем не похожа на давешний экспедиционный наряд... Рональдовой гостьи в Ермаково.
Оказывается, за истекшие годы окончила в Москве институт, оставалась в аспирантуре, теперь командирована сюда преподавать русскую литературу будущим историкам.
— А как же диалектология?
— Пока что в отставке. Вы-то, Рональд Алексеевич, в каком ныне положении? Как с пересмотром дела?
Он все объяснил. И прямо осведомился, были ли случаи, чтобы ссыльные специалисты вели в институте какие-нибудь семинар или курсы.
— Боюсь вас разочаровать, тем более, что мой отец, если бы не погиб в заключении, тоже стоял бы сейчас перед дилеммой — умственный труд или физический... Должна сказать: в нашем институте к ссыльным относятся плохо. Преподавателям знакомство с ними запрещено. Приказано даже не обращать внимания на попытку поздороваться...
Он проводил Марианну Георгиевну[68] до ворот ее казенной квартиры. И теперь ему стало казаться, что их встреча на заполярной трассе имела еще более раннюю предысторию... Ему смутно вспомнились в аудитории московского института и чуть скошенные рубинштейновские веки, и внимательный взгляд, и две косы, ныне сплетенные в одну, уложенную венцом вокруг головы...
Она тотчас же подтвердила, что узнала его сразу, еще в Ермаково, но там просто не захотела напомнить заключенному, собиравшемуся остаться топографом на заполярной трассе, о его былом положении в столице, безнадежно утраченном...
Прямо намекнула, что имела неприятности в институте за дружеские отношения с одним ссыльным пианистом... Грустно улыбнулась при расставании, еще раз просила не сердиться за откровенное суждение касательно полнейшей иллюзорности его педагогических мечтаний.
* * *
Утром следующего дня — это было 13 мая — она попалась ему навстречу. Оба издалека узнали друг друга, но... за полусотню шагов до встречи она резко свернула на чье-то крыльцо и закрыла за собой двери. Он понял, как нежелательна ей эта встреча: спаслась она, очевидно, в чужом парадном. Он даже задержался за ближайшим углом, проверить догадку. Так и есть: вышла из дверей и продолжила прежний путь, не оглядываясь. Этот маленький эпизод стал каплей, переполнившей чашу Рональдова терпения. Овладело им что-то вроде амока, как в краснопресненской пересылке, когда он в одиночку дрался с блатарями крышкой от параши...