Он сложил письмо и, казалось, погрузился в мрачные думы. Наталия, не сводя с него внимательных глаз, раздумывала: попросить сейчас же горячего шоколада или подождать, пока он заговорит? Но он так и не заговорил, обуреваемый противоречивыми и печальными размышлениями. Может ли смерть одного человека что-либо изменить в нынешнем бедственном положении России? Можно ли желать смерти этого человека, сколь бы пагубны ни были его дела? Адичка с горечью думал обо всех молодых людях, которых ему опять предстояло забрить в солдаты, чтобы пополнить гибнущую армию. Как не думать о том, что он посылает их на верную смерть? «На бойню, — говорил Игорь и часто добавлял: — Что с того, что мало пушек, если пушечного мяса хватает».
Наталия придвинулась поближе к камину из розового мрамора, который она находила самым изящным в доме — отчасти потому, что он был невелик, но особенно из-за цвета, напоминавшего ей об Италии и французской Ривьере. От жара у нее запылали щеки, а в голове все крутилась мысль о горячем шоколаде: «К нему бы рулет с вареньем. Или кусок торта. Орехового торта, готовят ли здесь такой?» Она хотела было позвонить горничной и вдруг услышала, как муж тихо произнес: «Нет». Безнадежная усталость отразилась в его глазах, и Наталия поняла, что он забыл о ее присутствии, что был сейчас у огня один. Это отчаяние, которого она не должна была видеть, ужаснуло ее. Она ведь так в него верила! Что станется с ними всеми, если он поддастся страху и унынию?
— Адичка!
Его имя, произнесенное с тревогой, заставило его очнуться. Он увидел раскрасневшееся, обеспокоенное лицо жены, обращенное к нему.
— Ты сидишь слишком близко к огню. — Он протянул руку, погладил щеки и лоб Наталии: — Да ты вся горишь.
Он улыбнулся ей умиротворенно и счастливо. Наталия обняла его ноги и положила голову ему на колени. Ей нравилось прижиматься к его высоким сапогам для верховой езды, вдыхать запах кожи и другой, едва различимый, запах английской лавандовой воды, которой он пользовался по утрам, когда брился. Теперь ей было с ним надежно и спокойно.
— О чем ты задумался?
— О России. Я не вижу для нас никакого выхода. Эта война ужасна, но бросить французских союзников и принять сепаратный мир с Германией непорядочно. В остальном же… Народ хочет мира и земли. Однако идет война, и помещики не желают отдавать землю. А ведь, возможно, это был бы первый шаг… Как ты думаешь?
— Не знаю. Я слушаю тебя, учусь, умнею.
Сама того не сознавая, она заговорила «тоном маленькой девочки», как называл это ее муж. И на мгновение Адичка вновь увидел ее двенадцатилетней, танцующей у новогодней елки. Увидел отчетливо, как на фотографии: длинные косы, веселый, задорный взгляд, платье из темного бархата, которое она надела в первый раз. Сколько же ему тогда было лет? Двадцать пять? Двадцать шесть? А как будто вчера. Он и не подозревал тогда, как сильно влюбится в нее всего пять зим спустя. В тот день они катались на коньках по льду замерзшего озера под Петроградом. Компания была большая, но он видел одну Наталию, ее длинные косы, ниспадающие из-под меховой шапочки, ее сосредоточенное, разрумянившееся на морозе лицо. Она не просто каталась, как все, — она танцевала. Выписывала коньками фигуры, порой прерывая танец, чтобы пробежаться наперегонки с мальчишками.
— Как ты смотришь на то, чтобы мы провели Рождество и Новый год у мамы? В Петрограде?
Наталия оживленно встрепенулась:
— Всей семьей? На Фонтанке?
— Всей семьей. И я смогу образумить Мишу. Эти слухи о заговоре мне не нравятся. Удалить Распутина — да, но убить его — нет. Никто от этого ничего не выиграет.
Наталия ответила жестом, означавшим одновременно «ты прав», «что мне Распутин» и «довольно об этом». И, напевая мелодию вальса, она, как та девочка с длинными косами, закружилась между кресел и столиков малиновой гостиной.
12 октября 1916
Ветер, дождь. Строю новый крытый загон для ланей. Ездили завтракать к Козетте и Николаю Ловским; недавно он потерял младшего брата. После завтрака мы проводили их на вокзал в Волосово, откуда они уехали в Москву.
17 октября 1916
Война все более непопулярна. Люди скрываются, чтобы уклониться от призыва. Работать в комитете по мобилизации становится с каждым днем все трудней. Однако враждебности лично ко мне пока что нет. Электрогенератор сутки не работал, и мы с Натали были вынуждены репетировать сонату Бетховена при свечах.
30 октября 1916
Река вышла из берегов. Несколько лугов затоплено. Я подарил школе новые книги, и наша библиотека насчитывает теперь две тысячи томов. Заказал также новые парты. Зимой в школу ходят сто пятьдесят восемь детей, две трети из которых усердны, по отзыву учителя. Натали в третий раз перечитывает «Пармскую обитель». Она говорит мне: «В первый раз я была Фабрицио дель Донго. Во второй — Клелией Конти, а теперь я — Сансеверина, это всего утомительней». Мои попытки заставить ее оценить Блока, Есенина, Анну Ахматову так и не увенчались успехом. Но я не теряю надежды когда-нибудь привить ей любовь к новой русской поэзии.
15 ноября 1916
Первые метели. Зима обещает быть на редкость суровой. Я приказал послать маме на Фонтанку сахару, муки, дичи и сливовой настойки. Паша полностью преобразила кухню. Поразительно, как она сумела поставить себя всего за месяц. У фокстерьерши Натси родились три очаровательных щенка сомнительной породы. Натали из любви к Франции назвала их Канн, Ницца и Ментона. Если отцом окажется один из Мишиных борзых кобелей, то страшно подумать, что из них вырастет. Какова смесь!
20 ноября 1916
Олег, мой управляющий, ладит с крестьянами все хуже. Трое уполномоченных приходили ко мне с прошением уволить его. Я отказал. Начал работу над проектом заповедника растений, птиц и животных. Несколько сот десятин земли будут отведены под сохранение исчезающих видов. Много снега. По вечерам читаем и музицируем в малиновой гостиной.
2 декабря 1916
Вчера набат возвестил о пожаре; к счастью, огонь удалось быстро потушить. Загорелось, судя по всему, случайно. Волнений в соседних уездах немного. У нас все спокойно. Натали с Козеттой катаются на коньках на замерзшем пруду. Когда-то я был лучшим конькобежцем третьей гимназии. Увы, не имею ни секунды свободной, чтобы покататься с ними. Одно заседание за другим в Сорокинске и Воринке.
22 декабря 1916
Мы с Натали наконец едем. Уезжаем сегодня пополудни, но не знаем, когда доберемся до Петрограда: после метелей пути завалены снегом и поезда ходят плохо. От мамы мы узнали об убийстве Распутина в ночь с 16 на 17 декабря. Кажется, действительно существовал заговор, возглавляли который князь Феликс Юсупов и великий князь Дмитрий Павлович. Натали настояла, чтобы мы выпили за смерть «колдуна». Я же думаю, что это событие плохо повлияет на крестьян и рабочих: дворяне убили одного из них — вот что это означает для них.
(адресовано Их Величествам и передано им после смерти Распутина его секретарем Ароном Симановичем)
«Если я приму смерть от руки простых убийц, если меня убьют братья мои, русские крестьяне, тогда ты, царь Всея Руси, не опасайся за детей своих. Царствовать им в веках. Но если я паду от руки дворян, если люди знатные прольют мою кровь, не смыть им ее с рук своих двадцать пять лет. И придется им покинуть Россию. И пойдет брат на брата, и будут они истреблять друг друга и ненавидеть, и через двадцать пять лет не останется вовсе в стране дворянства. Царь земли русской, когда услышишь ты колокол, возвещающий, что я убит, знай: если кто-то из твоих родных причастен к моей смерти, никто из семьи твоей, ни один из детей твоих не проживет больше двух лет. Их убьет русский народ».