Из-за непогоды Наталия перестала ездить с мужем верхом, когда он объезжал поместье. Она теперь не гуляла, не играла в теннис. Больницей тоже больше не занималась. Оставалась школа, где она время от времени бывала, когда ее вдруг одолевало желание хоть чем-то заняться. Ей нравилось общество учителя, молодого человека, беззаветно преданного своему делу и детям. Его терпение и вера восхищали Наталию. Ничто не могло заставить его опустить руки — ни лень учеников, ни равнодушие их родителей. Его уроки были для Наталии наукой и развлечением одновременно. На ее глазах маленькие упрямцы и невежды вдруг словно выходили из спячки, пробуждаясь к новой жизни. «Возьми на себя хоть один класс, — советовала ей Ольга. — Мы все учили детей». Наталия не отказывалась прямо, но медлила. «Ладно, потом», — неопределенно отвечала она.
От большой, выложенной белым кафелем печи разливалось приятное тепло. Наталия позвонила и велела дворецкому затопить также все камины на первом этаже. Скоро стемнеет, Адичка выйдет из своего кабинета, и они смогут поболтать, помузицировать или почитать рядышком в маленькой малиновой гостиной.
Наталии было скучно. Она раздумывала, чем заняться — всплакнуть над своей горькой долей, написать родным или взяться за новый роман. А пока рассматривала свое отражение в большом венецианском зеркале. Стриженые волосы? Уже отросли. Подбородок? Слишком острый. Глаза? Слишком карие. Наталия вздохнула и попробовала принять несколько театральных поз — одна выражала печаль, другая истому, третья скорбь.
— Почему бы тебе не съездить к Козетте? До нее всего двадцать верст.
Адичка вошел бесшумно: ему были дороги эти мгновения, когда он, заставая жену одну, мог тайком любоваться ею. Он подошел к ней, поцеловал руку, запястье. Лицо Наталии тотчас просияло улыбкой.
— Я велела, чтобы затопили все камины, — серьезно сообщила она.
— Да ты становишься отменной хозяйкой!
— Я стараюсь.
Он увлек ее за собой в маленькую малиновую гостиную, где было уютней и теплей, чем в большой серо-желтой, которую они предпочитали летом. В камине пылал огонь, отсветы играли на мебели из карельской березы, зажигали блеском серебряные кубки, на которых неизвестный художник восемнадцатого века выгравировал сценки из русской жизни. Горничная уже закрыла ставни и задергивала двойные гардины. На дворе совсем стемнело, то ли оттого, что уже наступила ночь, то ли из-за низкого, набухшего тяжелыми тучами неба.
Адичка устроился в кресле, лицом к огню, а Наталия, по своему обыкновению, на низкой скамеечке у его ног. Они поговорили немного о реке, грозившей выйти из берегов, потом оба умолкли. Дождь яростно хлестал по ставням: похоже, надвигалась новая буря. Адичка первым нарушил затянувшееся молчание:
— Сегодня утром я получил письмо от мамы. В Петрограде хуже день ото дня, обстановка скверная, кругом клевета и подозрительность… Ходят слухи о бойне на передовой и об оргиях в тылу… Пресса помалкивает, но по рукам ходят карикатуры, изображающие Распутина и императрицу в непристойных позах… Повсюду у продуктовых магазинов очереди, и цены постоянно растут… Да еще с каждым днем все больше забастовок и демонстраций! Как спасти нашу страну?
— Убить Распутина.
Ее ответ — а говорила она вполне серьезно — Адичку не шокировал. Наталия в своей непосредственности выпалила то, что многие думали, а кое-кто и говорил открыто.
— Мама пишет, что молодые люди затевают заговор против Распутина и что среди них наш Миша…
Адичка достал письмо из кармана куртки. Наталия узнала изящный почерк свекрови, и внушительное количество листков было ей не в новинку. Ей даже почудилось, что от письма исходит едва уловимый аромат мелиссы. И от этого запаха ей вдруг непонятно почему захотелось горячего шоколада. Она представила себе чашку шоколада, очень темного и очень сладкого, — и хорошо бы к нему подали толстые куски хлеба с маслом.
Адичка наклонился к лампе, чтобы легче было читать.
— «Миша перед отъездом на фронт провел несколько дней у нас на Фонтанке. Он еще не забыл, как нашего чемпиона обошли на сентябрьских бегах, но говорит об этом меньше. Зато чересчур много говорит о неком заговоре с целью устранения Распутина. Он и многие из его друзей, очевидно, готовы на его убийство. На словах, по крайней мере… Я уговаривала его молчать и хранить это в тайне. Но ты же знаешь, какой он: беспечный, ребячливый, любит прихвастнуть. Он и его друзья уже видят себя освободителями России. Миша также возобновил знакомство с великим князем Дмитрием Павловичем, двоюродным братом императора, с которым он дружил когда-то в Царском Селе. Что до Ксении, то она с восторгом нянчит детей и составляет гороскопы о судьбе России, один другого трагичнее. Мы, хоть и призываем ее к благоразумию, все же порой невольно поражаемся ее прогнозам. Так, она убеждена, что Распутин будет убит до конца года».