Но Екатерина расплакалась еще горше. Лицо ее, шея и плечи пошли красными пятнами. Ольга решительно шагнула к невестке:
— Довольно, возьми себя в руки. Как ты завтра выдержишь похороны, если уже довела себя до такого состояния?
Она взяла было ее под руку, но Екатерина вырвалась с неожиданной силой.
Адичка подошел к Наталии, которая по-прежнему сидела склоненная над клавишами, с закрытыми глазами, вся растворившись в музыке Шопена.
— Прошу тебя, — сказал он, — отведи ее в спальню, кажется, с ней сейчас случится истерика. Сделай ей холодный компресс, уложи в постель и приходи обедать.
Наталия недовольно обернулась к нему:
— Это же Ольга у нас сестра милосердия, а не я…
Его лицо было усталое, осунувшееся от недосыпания и тревог. Глаза умоляли. Наталия впервые видела мужа таким, и еще она заметила у него седину — тоже впервые.
— Я все сделаю. Начинайте обедать без меня.
Ольга тем временем стояла у дивана и раздраженно увещевала Екатерину, взывая к хладнокровию и выдержке, фамильным качествам Белгородских. «Оставь ее. Ты что, не видишь, что только сильней ее нервируешь?» — прошептала Наталия. «А тебя кто спрашивает?» — отозвалась Ольга.
Но Наталия была уже рядом с Екатериной. Она обняла ее, стала гладить по голове, зашептала ей на ухо слова утешения. Это было что-то новое, удивившее всех: оказалось, что Наталия, подчас такая резкая, умеет быть и нежной.
— Иногда твоя жена меня просто поражает, — бросила Ольга брату.
Склонившись над тазом, Екатерина прикладывала к лицу мокрое полотенце. От холодной воды красные пятна зардели еще ярче, но ей немного полегчало. За дверью, в спальне, Наталия уже постелила постель, взбила подушки. Она ждала, сдерживая нетерпение, когда Екатерина соизволит наконец прийти и лечь. Екатерина поймала ее взгляд в зеркале, висевшем над умывальным столиком.
— Я беременна, — выпалила она. И, повернувшись к невестке лицом, продолжала: — Уже четыре месяца. Я пыталась избавиться, но ничего не получилось. Я не хочу второго ребенка.
Наталия отвернулась, пряча потрясенное лицо. На языке у нее вертелся вопрос, который она не смела произнести вслух, но Екатерина сама догадалась:
— Я беременна от Игоря. Мы не ладили, но я никогда ему не изменяла.
Она опять была на грани истерики, нервно теребила платье, не замечая судорожных движений своих рук. Ее пылающее лицо стало багровым. Черепаховая шпилька выпала из прически на ковер, и Екатерина в ярости раздавила ее ногой.
Из парка веяло запахом клевера и мяты. Еще несколько дней — и зацветет первая сирень. Не зная, чем еще помочь невестке, Наталия отошла к окну. Все было спокойно. На лужайке, отведенной для детских игр, она заметила Татьяну и Дафну — две прижавшиеся друг к другу фигурки раскачивались на качелях. Девочки смеялись так громко, что их было слышно издалека. Наталии стало обидно до слез, что ей нельзя разделить их забавы, как в тот день, накануне ее свадьбы, всего лишь год назад. Она отвернулась от окна и посмотрела на Екатерину:
— Игорь знал, что ты беременна?
— Нет, я ведь хотела избавиться.
— Какая жалость! Он был бы так счастлив!
Искренность, с которой вырвались у Наталии эти слова, вызвала у Екатерины новую вспышку гнева.
— Игорь умер! Какая разница, знал он или не знал! А я осталась одна с трехлетним ребенком на руках, и скоро появится еще один, которого я не хочу! Понимаешь, одна!
Она бросилась на кровать и снова залилась слезами. Наталия и рада была бы пожалеть невестку, но мысль ее неотвязно возвращалась к Игорю. Он так и стоял у нее перед глазами, играющий с сынишкой, спорящий о хозяйстве с братьями. Ей вспомнилось, как он смеялся в тот августовский вечер, когда они пели вместе с жабами. И при мысли, что больше она никогда его не увидит, горе, которое Наталия до сих пор старательно прятала, захлестнуло ее, грозя прорваться наружу. Она закусила руку, чтобы не заплакать. Ее взгляд стал жестким. Теперь ей были противны стенания невестки, эти слезы, которые она проливала не по погибшему мужу, а по себе.
— Ты не одна, — сказала Наталия. — У нас очень дружная семья. Ребенок Игоря — это свято. Все будут рады ему, будут его любить. Мы позаботимся и о нем, и о тебе, и о твоем сынишке.
— А если я не хочу, чтобы вы обо мне заботились? — вскинулась Екатерина.
Ее вновь охватила такая ярость, что она даже забыла о своем горе; вскочив, она бросилась к Наталии.
— Выдержка Белгородских! Достоинство и честь Белгородских! Их широкая натура! Их родственные узы! О да, в этой семье крепко держатся друг друга! Но мне-то что с того, если я беременна и не хочу этого ребенка! Ребенок Игоря — это свято, говоришь? А как же я? Я!