Похороны Игоря прошли спокойно, никаких беспорядков не случилось. Весь день чередой шли в усыпальницу крестьяне и батраки. Многие женщины приходили в господский дом, чтобы выразить свои соболезнования семье Белгородских, особенно Марии, которую любили в округе. Она всех привечала, благодарила, приглашала поесть и выпить за помин души. Наталия, Ольга, Ксения и Екатерина не отходили от нее. Екатерина со всей серьезностью играла роль вдовы. Про себя она решила, что завтра же уедет в Петроград — с родными мужа или без них, все равно. После этого Екатерина успокоилась, только взгляд ее то и дело устремлялся на часы, которых в доме было много. Она машинально повторяла дежурные слова благодарности, про себя тем временем отмечая все, что было ей ненавистно в Байгоре, и, по мере того как день шел на убыль, список этот становился все длиннее. На этот счет у нее тоже все было решено: теперь, когда Игоря больше нет, ничто не заставит ее проводить лето в постылой усадьбе. Ее сынишка? Пусть им занимаются дядюшки и тетушки. Ребенок, который вскоре родится? Где один, там и двое. Екатерина не держала зла на Наталию за вчерашнюю затрещину, но хорошо запомнила ее слова: «Ребенок Игоря — это свято. Мы все о нем позаботимся».
Сидя рядом с братом на крыльце, как в былые времена, Ольга задумалась. На нее нахлынуло множество воспоминаний, одни счастливые, другие забавные. Она рассказывала случай за случаем, а брат согласно кивал головой или поправлял ее. Ему тоже взгрустнулось в этот вечер оттого, что сегодня с ними не было Миши, а Игорь ушел навсегда. Отрадно было вспоминать их общее детство, когда они подрастали вместе, неразлучные, как четыре щенка в одной корзине; те годы, похожие поначалу один на другой и все более разные, по мере того как они взрослели. Это было отрадно и так необходимо им сейчас.
— А помнишь, как бывало в пост? Вместо коровьего молока нам давали миндальное… Помнишь, как мы его любили? — говорил он.
— А карантины, как мама строго их соблюдала? — откликалась она. — Игорь у нас побил все рекорды, полгода просидел взаперти, когда болел подряд скарлатиной, корью, ветряной оспой и коклюшем.
— А ухаживал за ним Ваня. Мама заходила к Игорю только по утрам, вместе с доктором.
— Чтобы не заразить нас.
Для Наталии, слушавшей брата и сестру, им снова было восемь, десять, пятнадцать лет, и на время она даже забыла о войне и о смерти Игоря. Все отступило перед недолгой красой уходящего лета, неповторимо ослепительным восходом солнца, псовыми охотами в тумане ранней осени. Адичка первым вернулся из зачарованного мира детства.
— Теперь всему этому конец, — сказал он. — Вот увидишь, тебе придется растить своих детей на чужбине.
— Вздор! Эта революция — всего лишь случайность, каких было множество в истории нашей страны! Это так по-русски! Скоро все уляжется и жизнь пойдет как прежде!
— Как прежде уже не будет никогда. Даже в лучшем случае смута продлится не один год.
— Эта революция — змея! Она отпадет, как змеиная кожа!
«Ну вот, опять они за свое», — подумала Наталия. Слушать спор брата и сестры было скучно. И она стала глядеть на звезды и почти полную луну, на луг, тихонько шелестевший никем нынче не кошенной травой, на три их тени, которые отчетливо вырисовывались на песчаной дорожке перед крыльцом. Ей показалось, что повеяло запахом сирени, впервые, и этот аромат наполнил ее таким счастьем, что захотелось вскочить, убежать одной в парк и обнимать одно за другим любимые Адичкины деревья. Начиная с самого дорогого его сердцу большого старого дуба с неохватным стволом, который стоял темной громадой на краю луга, словно нес охрану.
17 мая 1917
Погода стоит солнечная и теплая. Миша все еще на фронте. Четыре дня от него нет вестей. Мама вернулась в Петроград с Ксенией, Екатериной и девочками. Ольга осталась ненадолго помочь мне разобраться со счетами. Скоро нам понадобятся деньги, и я хочу вместе с ней посмотреть, что мы можем продать. Они с Натали в первый раз купались в речке. Цветут ландыши. Повсюду благоухает сирень. Распускаются ирисы. Поляны в лесу голубые от незабудок. Кончаются облачные дни.
20 мая 1917
Ходили гулять к излучине реки, где пасутся мои табуны. Меня ждал неприятный сюрприз: потрава; крестьяне, оказывается, теперь выгоняют туда же своих лошадей, которые пасутся где попало. Когда я попросил крестьян покинуть мои владения, они в ответ пригрозили отравить мои луга.