11 августа 1917
Пасмурно, весь день дождь. После чая мы с Натали прошлись по парку в непромокаемых плащах. Повсюду новые акты вандализма. Крестьянки воровали фрукты в саду. Мне не удалось их прогнать. Солдаты, призванные поддерживать порядок в Байгоре, похоже, бессильны что-либо сделать.
12 августа 1917
Рано утром мы услышали, как в соседней деревне бьют в набат. Затем тысячная толпа ворвалась в поместье: они явились по мою душу. Поручик Жержев уговаривал меня скрыться, однако я вышел к ним во двор. Агрессивность и сумятица. От меня требовали ответа: зачем я дал приказ солдатам стрелять в них той ночью, когда взорвался склад со спиртом. Пока я втолковывал им, что это было нелепое недоразумение, они припомнили старые счеты с моим отцом, а потом и обиды времен крепостного права. Договориться совершенно невозможно. Битых три часа я простоял с ними — и без толку. В конце концов они разбрелись, угрожая, что придут снова, числом поболе и с оружием. Солдаты, которым приказано нас охранять, были бессильны, теперь же они до смерти напуганы! Новая попытка отравить мои луга. Жаль сносить мост, но я буду вынужден пойти на это, чтобы крестьяне не могли им пользоваться. Тогда, чтобы пакостить мне, им придется проходить мимо дома.
13 августа 1917
Байгора. Пасмурно. Прошли ливневые дожди. Сильный ветер с юга. Почти не выходили, много читали и музицировали. Натали хочет, чтобы мы разучили Седьмую сонату Бетховена. Я обещал выкроить время и приступить к репетициям. Хорошо бы нам успеть подготовиться, чтобы исполнить ее дуэтом на Новый год.
(Крупный, четкий и ровный почерк Адички сменяется другим, мелким и неразборчивым; такой называют «как курица лапой». Это почерк Наталии. С некоторым трудом можно прочесть: «На этом заканчиваются записи, сделанные рукой Адички в «Книге судеб».)
Толпа тысячи в полторы человек собралась перед господским домом. В эти же минуты у заднего крыльца Адичка заклинал Наталию немедленно ехать к Козетте и Николаю Ловским. Кучер по собственному почину уже запряг коляску, чтобы отвезти барыню. Паша, дворецкий и горничные уговаривали ее поспешить. А солдаты — их было человек десять, это они подняли всех на ноги час назад — все повторяли: «Бегите отсюда, бегите!» Они больше всех поддались панике. «Вы здесь для того, чтобы охранять нас, и у вас есть оружие. Выполняйте свой долг, ведите себя как мужчины, — холодно бросил им Адичка. И обратился к Наталии, которая отказывалась садиться в коляску: — We are wasting time. Please, go, it will be much easier for me»[1].
Английская речь немедленно возымела действие: каковы бы ни были чувства Наталии, она обязана повиноваться мужу. Последний взгляд, очень долгий, жалкая, вымученная улыбка — и она села в коляску.
Но было уже поздно.
Часть толпы обогнула дом, и, увидев господскую упряжку, крестьяне загородили дорогу. Кучер заколебался: с помощью кнута он еще мог расчистить себе путь. «Вези княгиню к Ловским!» — крикнул ему Адичка. Но Наталия решила иначе. Так же проворно, как забралась в коляску, она соскочила на землю. Улыбка ее была почти веселой. «Будем воевать вместе», — шепнула она и вложила руку в его ладонь. Было ли тому причиной ее мужество? А может, страх, который испытывали не только солдаты, но и Паша и дворецкий? Или паническое бегство горничных, скрывшихся в кухне? К Адичке вернулось присутствие духа, изменившее ему несколько мгновений назад, когда он думал только об одном: чтобы уехала Наталия. «Будем воевать вместе», — повторил он. Держась за руки, Адичка и Наталия шагнули к толпе; в эту минуту могло показаться, будто они вышли навстречу гостям.
Во всех окрестных деревнях били в набат.
Князь Белгородский, желая закрыть крестьянам, отравлявшим его луга, доступ в поместье через мост, соединявший его восточные границы с соседними деревнями, распорядился снести этот мост. Решение князя вызвало сильнейшее недовольство крестьян, которые на деревенской сходке постановили воспрепятствовать его исполнению и отправились к князю с требованием отмены решения. Поручик патрульной роты Жержев и Константин, уполномоченный продовольственного комитета, назначенные уездными властями для обеспечения безопасности князя, присутствовали на этой сходке. Они призывали крестьян не прибегать к насилию, но те остались при своем мнении. Толпа была враждебно настроена не только по отношению к князю, но и в равной мере к поручику Жержеву, которому ставили в вину служение интересам помещиков и старому режиму. Оказавшись лицом к лицу с разъяренной толпой, вооруженной вилами и кольями, Жержев и Константин вскочили в двуколку, чтобы скорее предупредить князя о грозящей ему опасности. Толпа гналась за ними по пятам; чтобы уйти от преследования, Жержеву и Константину пришлось бросить двуколку и добираться до Байгоры вплавь через реку. Жержев дважды стрелял в воздух, чтобы позвать на помощь охранявших поместье солдат. Константин первым добежал до дома и посоветовал князю немедленно уехать. Тот отказался, пребывая в уверенности, что сможет договориться с крестьянами. Когда толпа ворвалась в поместье, он вышел навстречу вместе с княгиней, которая тоже отказалась покинуть дом. В отличие от предыдущих инцидентов, на этот раз князю не дали возможности объясниться. Ему пеняли на то, что он хочет снести мост, что не отдал всю свою землю и оставил для своего скота лучшие пастбища. Старожилы припоминали ему также всевозможные злодеяния, якобы совершенные его отцом и дедом. Крестьянки набросились на княгиню, за то что она ради своего розария лишила их дороги. Княгиню их нападки не испугали, и тогда ей накинули на шею веревку. Крестьяне, однако, велели женщинам веревку снять, что те и сделали.
1
Мы теряем время. Пожалуйста, уезжай, мне так будет гораздо легче (