Вчера в этот час я была в самолете. Васильев встретил меня в московском аэропорту. Мы вместе пообедали и поехали на вокзал. В Волосове мы должны были оказаться через шесть часов, но поезд шел вдвое дольше. Сегодня в полночь тем же поездом мы поедем обратно, а затем я вернусь во Францию. Что же мы увидим? Что осталось от Байгоры?
Встречают нас четверо. Трое мужчин и женщина, представители местных властей. Им лет по сорок, все занимают какие-то должности в административном аппарате, ведают культурой. Позже Василий Васильев поймет, что один из мужчин был сотрудником госбезопасности, которого приставили следить за нами.
Женщину зовут Варвара. Светловолосая, ярко накрашенная, она настолько же общительна и разговорчива, насколько ее спутники чопорны и скупы на слова.
Это благодаря ей, ее поискам в архивах 1917 года, Васильеву удалось восстановить обстоятельства гибели Адички. Она же приготовила для нас программу на сегодняшний день: посещение краеведческого музея, затем прогулка по местам, где находилось имение Бай-гора. Под конец она, сияя улыбкой, сообщает, что обедать мы все приглашены в больницу, где главный врач даст банкет в нашу честь. А знаю ли я, что больница, основанная моим прапрапрадедом, до сих пор работает? И что она одна из лучших в области? Васильев переводит и подмигивает мне: дает понять, что все складывается наилучшим образом. «О, Мари… Вы увидите, что такое русское хлебосольство! Нас ждет настоящий пир!» — добавляет он. День только начинается, и я не знаю, что найду и что вообще здесь ищу. Впрочем, не важно. Я послушно усаживаюсь на заднее сиденье старенького чешского микроавтобуса и — в путь!
Что за места мы проезжаем — я не понимаю. Где кончаются города, поселки? Где начинается сельская местность? Поля пшеницы и овса, фруктовые сады, редкие чахлые рощицы внезапно сменяются огромными, обшарпанными многоквартирными домами, построенными по одному образцу: квадрат с узким, как колодец, двором в середине. И снова пустоши, только кое-где виднеются заброшенные деревянные домишки. Василий Васильев рассказывает мне, как коммунистический режим принуждал крестьян выезжать из частных домов, чтобы тесниться сотнями в этих башнях. Но добавляет с оптимизмом: «Скоро все изменится. Уже начинают реставрировать церкви, отстраивать дома. Настанет день, когда эти концентрационные башни будут снесены».
Да, но где же леса?
Лес я видела на многих фотографиях. Вернее, его опушку. Темная стена елей, на фоне которой проходит стадо швейцарских красавиц коров. И большой луг, где тренируют рысаков, об исключительных статях которых, о выигранных забегах и состязаниях напоминают медали, вывешенные напоказ. Что общего между Байгорой, богатым, изобильным поместьем, и этими пейзажами за окном микроавтобуса?
Выпив чаю и подкрепившись печеньем и сливами у гостеприимной хранительницы музея, мы идем осматривать ее владения, состоящие из двух комнат, где посетителям предлагают ознакомиться с недавним прошлым области. «Наш музей выполняет педагогическую миссию», — серьезно поясняет Варвара. Русские говорят между собой, я не понимаю их языка и тем временем рассматриваю фотографии на стендах.
Некоторые из них я узнаю. Они, видимо, сделаны в то же время, что и мои, из альбомов тети Елены. Другие, незнакомые мне, сняты за три месяца до гибели Адички.
На одной толпа крестьян размахивает флагами. Среди них — Наталия и Адичка, у них непринужденный вид, похоже, им весело. Окружающие их люди выглядят добродушными и дружелюбными.
На другой фотографии те же крестьяне торжественно несут Адичку на руках. Опираясь на плечи здоровенного детины в русской рубахе, он улыбается, словно извиняясь за то, что его так чествуют. Но в глазах читается пристальное внимание ко всему, что происходит вокруг него.
Еще одна фотография: Наталия, окруженная детьми, принимает букеты цветов.
Васильев тоже смотрит на эти фотографии.
— Они были сняты первого мая семнадцатого года. Ничто еще не предвещало грозы. Но посмотрите — на тех, других, снимках совершенно иная атмосфера. Дело в том, что после революции началась другая жизнь, Мари!
Он показывает на второй стенд с фотографиями двадцатых, тридцатых, сороковых, пятидесятых и шестидесятых годов. Сплошные открытия памятников Ленину и Сталину, военные парады, спортивные соревнования, праздники урожая. Я не задерживаюсь у этого стенда, как, впрочем, и Васильев. Он снова смотрит на фотографию Наталии в окружении детей.