— Варвара объяснила мне, что сегодня практически невозможно определить границы этого огромного поместья. Все так быстро поделили и разрушили…
Микроавтобус отважно штурмует пригорки, переезжает речку. Растительность здесь не сказать чтобы буйная, но получше. Зеленее и более ухоженная. Луга и поля не все в запустении, кое-где попадаются рощи.
На очередном вираже нас опять бросает друг на друга. Микроавтобус сворачивает с дороги на каменистый проселок, едет еще километра два-три и останавливается.
— Варвара просит предупредить вас: вы увидите не совсем то, что было здесь при ваших родных.
Это верно.
Представшие перед нами развалины ничем не напоминают изящную белую церковь, сфотографированную в последний раз летом 1916 года. Нет больше трех куполов-луковок с золочеными крестами, кровля держится непонятно на чем. И все же остатки церковных стен видны над высокой травой и разбросанными камнями.
Мы молча обходим развалины. Земля здесь скользкая от прошедших накануне дождей, отлогий склон спускается к фруктовому саду, где играют дети. За ним — какие-то дома явно недавней постройки. Василий показывает на них Варваре и переводит мне ее слова:
— Это, надо полагать, новая школа. Та, что была построена вашим прапрапрадедом, сгорела в восьмидесятые годы. Как и домик учителя, в котором когда-то заперли Наталию и Адичку. На их месте, кажется, теперь будет молочная ферма.
Дети заметили нас и уже тут как тут. За ними — несколько взрослых. Нас быстро окружают тесным кольцом, задают вопросы. Вскоре между ними, Варварой и ее спутниками завязывается спор. Василий берет меня под руку.
— Пусть себе выясняют отношения, а мы посмотрим церковь поближе.
В бывшей церкви свален всевозможный мусор, дрова на зиму, мешки с цементом, куча камней и металлолома. Все плиты, покрывавшие пол, выломаны. Под ними выросла трава. Ее щиплют куры; своим приходом мы спугнули их, и они разбегаются. За ними снимаются вороны. Большие черно-серые вороны, которые гнездятся под полуобвалившейся крышей. Мое внимание привлекает какая-то яма в полу. Яма и остатки ступенек.
Эти ступеньки — начало каменной лестницы, которую мы не можем толком рассмотреть из-за полумрака. Василий светит огоньком своей зажигалки, и мы видим усыпальницу. Ту самую, в которой семья Белгородских похоронила Игоря в мае 1917 года.
Варвара, трое ее спутников и еще какие-то люди тем временем бесшумно вошли в церковь. Дождавшись, когда мы поднимемся, они начинают говорить. Очень быстро и все разом. Василий переводит мне в общих чертах.
— Местные жители подтверждают, что в усыпальнице находятся два гроба. По всей вероятности, Игоря и его отца. Но после каждого половодья в усыпальнице прибывает воды. Сейчас уровень — сантиметров десять. Нам запрещают спускаться туда.
Я думаю о Наталии, о ее кошмарном сне в первую ночь в Байгоре. Ей приснилось то, что я вижу сейчас: разрушенная церковь посреди бескрайней пустоши, два всеми забытых гроба в затопленной усыпальнице. Ее это был кошмар или мой? С тех пор как я прочла «Книгу судеб», я столько думала о ней и об Адичке, что уже не вполне разграничиваю, что я знаю о них, а что домысливаю, где чьи-то воспоминания, а где моя фантазия. Вот останки Игоря вполне реальны, они здесь, совсем рядом. Но как ни парадоксально, это и есть самое нереальное для меня. Что сталось с его детьми, с его женой Екатериной? Она ждала ребенка, но я даже не знаю, кто у нее родился — мальчик или девочка.
Мы выходим, и я в последний раз оборачиваюсь, чтобы посмотреть на церковь, которую снова облепили вороны. Они вовсе не тощие и не голодные, а, наоборот, жирные, раскормленные. Вокруг — почти что запустение, но деревья все же растут, и трава зеленеет. Стайка вполне живых ребятишек бежит за нами, следом идут взрослые. Среди них есть и старики в таких летах, что нетрудно представить их свидетелями августовских событий 1917 года. Свидетелями или действующими лицами? Василий оставляет меня, чтобы поговорить с ними. Я догадываюсь, о чем он их спросит. Что они знают об убийстве Владимира Белгородского? Где находятся развалины усадьбы?
Я решаю передохнуть и сажусь на траву в саду под деревом. Чуть подальше проселок между двумя рядами тополей ведет к речке. Та ли это речка, в которой Наталия купалась с Козеттой, женой Николая Ловского? А что сталось с Козеттой? Ее поместье было разграблено сразу после Байгоры. Николай, ее муж, ушел в Белую армию. Он погиб в Крыму, в сражении за Перекоп, когда красные наголову разбили белых. Тело его похоронено с сотнями других в братской могиле. Николаю Ловскому было двадцать четыре года.