– Мне не хочется. Хочется найти решение.
– Ты найдешь. Но для этого нужно время. Оно все рассудит. Иди, проветрись. «Художник – исключение из правил. Его безделье – это работа. Зато его работа – это отдых». Так сказал Бальзак. Иди, прогуляйся, сходи куда-нибудь.
– Я только этим и занимаюсь! Надоело уже. Я никогда ничего не придумаю.
– Вот беда-то! Никогда так не говори! – воскликнула Елена, воздевая к небу пальцы, унизанные тяжелыми перстнями с драгоценными камнями. – Если ты думаешь, что пойдет дождь, он пойдет! Если думаешь, что проиграешь, обязательно проиграешь!
– А вы предпочли бы, чтобы я сказала вам, что все хорошо? Хотите, чтобы я врала вам?
Елена обожгла ее взглядом черных глаз. Гнев вернул краски на ее лицо, словно часть живого света молодости, и Гортензия с удивлением увидела в этой вспышке лица всех женщин, которыми была в своей жизни Елена.
– Врать мне запрещается! – прорычала она. – Если ты хоть раз мне солжешь, Гортензия, ноги твоей больше не будет в моем доме.
– Тогда я говорю вам: дела плохи. Очень плохи. Мне хочется крушить все вокруг!
– Но ты не имеешь право при этом становиться занудой! Сейчас с тобой тяжело общаться, ты стала обременительна, непонятно, что с тобой делать. Давай, вали уже! Скоро придет мой массажист, мне нужно приготовиться. Иди сходи к Мими, я дарю тебе маникюр. Может, мозги встанут на место.
– У меня нет ни копейки.
– Я же сказала – дарю.
– Нет, и речи быть не может!
– Гортензия! Нашей дружбе придет конец, я боюсь. Немного послушания, благодарности. И вежливости. Подарок так не отвергают, если он не исходит от врага. Я что, твой враг?
Гортензия помотала головой и вздохнула.
– Ну, тогда беги! И скажи Мими, что у меня кончились ее волшебные травки! Пусть даст мне еще горсточку. Только с помощью этих сухих душистых веточек мне удается уснуть…
– Посмотри на меня, я хочу видеть твои глаза! – приказала Мими своим надтреснутым голоском, подкладывая розовую губчатую подушку под руки Гортензии. – У меня следующая клиентка только в час, так что мы можем не спешить. Тебя Елена ко мне отправила?
Гортензия подняла на нее глаза, окруженные фиолетовыми кругами, на которые нависали спутанные вьющиеся пряди.
– О! Глаза у тебя усталые, и, кроме того, ты злишься, – сказала Мими.
– Что ты об этом знаешь? Что ты знаешь обо мне, если тебе знакомы лишь мои руки и мои ноги?
– И к тому же ты кусаешься! Значит, ты несчастна.
– С какой стати ты решила…
– Я же вижу. Твои глаза, когда ты счастлива, похожи на зеленые орешки. А когда ты в гневе, они похожи на мазут на поверхности моря.
Гортензия скривилась и щелчком отбросила два ватных шарика на край туалетного столика.
– Чаю хочешь?
– Не хочется разговаривать, Мими. И пить тоже не хочется.
На кармане розовой блузы маникюрщицы было написано «Меме», но произносилось «Мими». Мими была родом из Северной Кореи. Она пересекла границу пешком, но никогда потом не рассказывала, как же ей это удалось. Отказывалась отвечать на вопросы, замыкалась в улиточку каждый раз, когда Гортензия подначивала ее:
– Давай, мы же тут не в Северной Корее, ты можешь свободно говорить об этом!
– А если другим захочется повторить мой путь? А тут как раз, right at this moment[6], в салоне окажется шпион правительства? Ты за кого меня принимаешь? За дурочку-янки?
Мими везде видела северокорейских шпионов и ненавидела тех американок, которые находили очень «оригинальным» тот факт, что она родом из Северной Кореи. Они взмахивали в воздухе наманикюренными пальцами, кривили накачанные гелем губы и говорили: «So wild!»[7] Мими смотрела на них, вздыхала и думала про себя, что ей достанется лишь двадцать процентов от платы за маникюр, а остальное перекочует в карман хозяйки салона, которая сидит за кассой.
– Не хочешь разговаривать? Тем хуже для тебя! Я могла бы сегодня понарассказывать тебе интересных историй…
– Ну например? – отозвалась Гортензия, которая не могла устоять перед историями Мими.
– Например, о тех двух девушках у тебя за спиной….
Гортензия обернулась и увидела два удивительных, роскошных создания с глазами, вытянутыми чуть ли не к вискам. Девушки оживленно щебетали друг с другом, сидя в креслах и опустив ноги по щиколотки в теплую, душистую мыльную воду.
– Блондинку, – продолжала Мими, – зовут Светлана, брюнетку – Ивана. Они обе болгарки, сестры. У них очень, очень много денег. Их отец сделал состояние на недвижимости. Он скупил едва ли не все здания в Софии за символическую цену в долларах, когда там произошел крах коммунизма. И потом продал их за большие деньги. Такой тип, похожий на пивную бочку с огромными усами.