Помню, как тщательно — невольно! — выискивал я доводы против солидных партизанских лагерей: мне необходимо было расстаться с некоторыми своими иллюзиями, и сделать это надо было наиболее безболезненно. Человек щадит себя, скорее всего, свою веру, ибо не может жить без нее. И я постепенно обретал чувство реальности и чувствовал себя все более уверенно. Конечно, партизанская жизнь очень сложна, ее нельзя было постичь сразу, но я входил в нее...
И все-таки, может, эта таинственность, которой здесь все окутано, не вполне оправдана?
Полежав некоторое время на траве, я приподнялся и оперся на локоть, чувствуя скованность во всем теле. Некоторые из партизан, которых мы встретили в лагере, отправились на работу. Одни еще спали, другие чистили оружие, третьи тихо разговаривали, зажав винтовки меж коленей. Печать спокойствия (не нужно постоянно оглядываться, как в городе!) и какой-то расслабленности лежала на всем, что олицетворяло собой этот разбросанный бивак. Именно так — «бивак», привал в пути, слово «лагерь» казалось мне здесь неуместным.
Какой-то смуглый до черноты партизан с помощью шила и дратвы чинил туристские ботинки. Когда наши взгляды встретились, он встал и подошел ко мне. Я уже знал, что это Митре, заместитель командира. Мне его показали издали утром.
— Здравствуй, товарищ... Как мы тебя будем называть, а?
— Андрей.
— Ты это пока забудь. Вспомнишь, когда будешь жениться, то есть после победы. Ведь ты не женат? А здесь ты будешь носить партизанское имя.
— Андрей и есть такое имя.
— А почему Андрей? — спрашивает он, будто обижаясь, что мое «крещение» произошло без его участия. — Ну, ладно. Красивое имя. И другого Андрея в отряде нет.
Мы разговаривали непринужденно. Мне это нравилось, хотя и смущало немного: я еще не знал, какие отношения существуют здесь между бойцами и командирами.
— Ну что, разобьем фашистских гадов?
— Для этого ведь мы сюда и пришли!
— Разобьем. Шкуру с них спустим!
Митре стал расспрашивать меня, чем я занимался, чтобы заработать на жизнь, что делал в нашей организации. При этом он соблюдал все требования конспирации. Узнав, что я был студентом, Митре дружелюбно рассмеялся:
— Хорошо, ученый человек нужен всюду. Главное, чтоб ты действительно был нашим! — и неожиданно спросил: — А ты не пишешь ли немного?
— Пишу, — ответил я, — делаю кое-какие заметки...
Неужели кто-нибудь рассказал ему, что я печатался? И тут я вспомнил, что два товарища упоминали о моем дневнике. Испытывая сильную неловкость (как бы он не принял меня за нового летописца Пимена!) и во избежание худшего, я показал Митре свою тетрадку. Это неожиданно усложнило дело.
— Такие вещи запрещены! — В его голосе послышались строгие нотки. — Всякое бывает... Это может попасть к врагу, и он узнает наши имена, связи, людей, помогающих нам.
— Но я не называю никаких имен, только инициалы!
— А ты думаешь, враг настолько глуп, что не расшифрует их?
«Ни черта он не разберет», — подумал я, а сказал другое:
— Буду записывать только мысли и переживания.
— Видишь ли, мысли, переживания — это поможет врагу понять нашу психологию, узнать наше слабое место. Фактически, ты поможешь врагу бить нас...
«Ну, если этим я буду помогать врагу?..» Я был глубоко несогласен с ним (видимо, таким образом я отвергал предположение, что меня убьют, иначе как дневник достанется врагу?). Однако мне не удалось переубедить Митре, даже пообещав хранить написанное где-нибудь в дуплах. В конце концов я и сам понял, что он прав. И три уже исписанные страницы были сожжены, а пепел разлетелся с Мургаша во все стороны. Отряду больше не могла угрожать никакая опасность из-за моих записей.
Дорогой Митре! Он всегда был храбрецом, и смертью храбрых он пал. Я говорю о нем с любовью и болью. Сегодня бы он от души посмеялся над этой историей — от всей души. Он смеялся раскатисто, так, что тряслись его плечи. Он обязательно отпустил бы какую-нибудь шутку. Он и в те времена любил шутить. Своими рассказами он не раз развлекал нас в те беспокойные дни.
Вечером затрепетал красными крыльями большой костер. Огонь озарял наши лица, отражался на стволах ружей. А кругом шумел лес. Мы и в самом деле были похожи на гайдуцкую дружину, и хотя винтовку мне еще не дали, настроение мое улучшилось. Тихо запели песню. В ней звучало то, что накопилось за день в наших душах. Я впервые пел гайдуцкие песни у гайдуцкого костра. Мы были чета, партизанская чета имени Бойчо Огнянова[33]. Была еще и другая чета, носившая это же имя, но она находилась далеко отсюда. Чудесное имя — Бойчо Огнянов! Интересно, чета носит имя литературного героя! Впрочем, какой это литературный герой?! Это же всегда живой Огнянов, товарищ и мечта нашего детства.
33
Герой романа И. Вазова «Под игом», посвященного борьбе болгарского народа против турецких поработителей. —