Когда пламя скрылось в земле (как в фильмах, где изображаются дьявольские сборища), мы уселись у раскаленных углей и начали разговор. Ночи были длинными и холодными, надо было как-то коротать время.
Если б я мог рассказывать так же, как Митре! Не рискую пересказывать его, потому что невольно могу что-нибудь присочинить. Кажется, вот-вот он хлопнет меня своей большой рукой по колену: «Андро[34], не умеешь — лучше помалкивай!..»
И начнет сам... Если б он мог...
...Школой ему послужил полицейский участок, а потом политакадемия — тюрьма. Это он водружал красные флаги на дубах в Лозенце, это он угонял жандармских лошадей. Этот «простой сапожник из Ботунца» (как он сам себя называл) пошел по стопам Кочо[35] и, преодолев невероятные трудности, исколесил всю Европу, подобно русскому парню из стихотворения Светлова:
Бежал из концлагеря во Франции, со страшными приключениями пробирался через Бельгию, Германию, Чехословакию, Румынию, попал в управление полиции, а затем в концлагерь Эникёй, бежал оттуда и стал одним из основателей партизанского отряда.
На протяжении многих и многих лет у него была одна профессия — революционер. Мы рядом с ним казались детьми, но он говорил всегда с нами, как с равными. Карабанчел, Эбро, Гарама, Гвадалахара — как звучали эти названия! Мы их знали только из газет, а он там воевал и как бы впитал в себя дух Испании с ее отважными бойцами, картинами великих мастеров, смуглыми испанками, о которых говорил с любовью и нежностью. И вдруг он ударял рукой по колену и нагибался, будто гнался за кем-то: «Ах, черт его побери! Франко! Никуда он не денется, теперь уж мы его укокошим!» И он говорил, озаренный пламенем костра. Вместе с нами его слушали старые Балканские горы и буки вершины Мургаш. Его иссиня-черные волосы откинуты назад и в сторону. Черные брови, смуглое лицо и черные-черные пушистые, слегка завитые усы. Большие лукавые глаза и крупные губы. Вот он присел, поджав под себя одну ногу, прижал полбородок к левому колену, среднего роста, плечистый, одетый в темную шубу и брюки, заправленные в сапоги.
Черт побери, даже человек, лишенный воображения, мог бы сказать, что в Митре есть что-то от старых гайдуцких воевод!
В тот вечер он рассказывал только веселые истории. В каждой из них речь шла о еде — о кушаньях различных европейских стран, о фантастических лакомствах, названий которых мы никогда даже не слышали. Пробовал ли он их сам? Я сильно сомневался в этом, но он покорял нас своими рассказами. Кажется, мы даже испытывали гордость: вот, дескать, наш человек едал такие лакомства, а теперь ему и голод нипочем, хотя именно голод и побуждал его рассказывать такие истории. В числе лакомств, о которых рассказывал нам Митре, преобладали торты. Позже Гошо вспоминал, что в период сильного голодания тем летом у него перед глазами не раз возникали торты, о которых рассказывал Митре: шоколадные холмы с вершинами из белоснежного крема, по которым он ползал во сне, то и дело соскальзывая вниз, но так и не откусив ни кусочка...
Много смешного рассказывал Митре и о своих галстуках. У меня в то время был один — серо-голубого цвета, а у него — галстук цвета красного вина... О костюмах он не говорил, больше любил красивые галстуки.
Помню, с ним произошла одна история. Поздней осенью несколько человек купались в горной реке, а спустя две недели Митре вдруг взревел: «Мой полушубок! Я ведь его там оставил». Да, у него были все основания горевать: это был замечательный английский полушубок, легкий и теплый. Чтобы отвести душу, он обругал Лазара, которому принадлежала эта странная идея — купаться! Весной, когда снова решили искупаться под Мурташом, Митре неожиданно нашел полушубок и, крепко выругавшись, надел его прямо на голое тело, чтобы согреться...
Позже я узнал, что в Испании Митре первым поднимался в атаку, вынес с поля боя раненого командира, трое суток просидел в засаде без хлеба и воды. После побега из французского концлагеря вплавь преодолел большое расстояние по морю, но его поймали и потом еще трижды ловили при попытке к бегству... А сколько еще было такого, чего мы никогда не узнаем ни о нем, ни о множестве других погибших! Только ли в конспирации здесь дело?
35
Кочо Чистеменский — один из героев Апрельского восстания 1876 года, по профессии сапожник. —