— А это куцые такие ящички.
— Да знаю я, — сказал Таха.
Дойдя до удобной для скрытного подъема расселины, они простились с пастухами и стали взбираться по сухим косогорам на высокий водораздельный гребень, к висячему пешеходному мостику, переброшенному много лет тому назад через теснину.
— Через этот ветхий мост конному за нами не пройти, — сказал Мак-Грегор. — А если поскачут в обход, то потратят на это день или больше.
— Но куда нас этот мостик приведет? — сказал Таха, задрав голову и глядя на кряж, куда им предстояло карабкаться. Таху опять уже сердила осторожность Мак-Грегора — Застрянем на горе, потеряем там уйму времени, пока спустимся на тот бок.
— Если только отец твой жив, то непременно у него за мостом поставлен дозорный, а от дозорного уж мы, наверно, узнаем, как и что.
— Все не так и не то, — вырвалось у Тахи.
— О чем ты?
Таха сердито обвел рукой горные дали.
— Глупо, голо, бесплодно все, — проговорил он. — Вовек нам не было от этих гор пользы.
— Они — твоя родина, — сказал Мак-Грегор, взбираясь за Тахой и с трудом переводя дух. — Не хули ее.
— Пустота, нищета, — продолжал Таха. Никогда прежде Мак-Грегор не слышал от него таких горьких слов.
— У тебя, я вижу, натура городская, — попробовал пошутить Мак-Грегор. — Но ты все же не вешай носа.
— Нам давно уже надо было спуститься с гор. На борьбу подниматься на фабриках, на улицах городов.
— С кучкой студентов? — поддразнил Мак-Грегор, прислонясь к теплой скале, чтобы отдышаться, чтобы рубашка и штаны немного просохли от пота.
— Поклон вам за золотые слова, — едко поблагодарил Таха.
— Ты просто не в духе, — сказал Мак-Грегор. И опять они стали подыматься по все более крутым скатам без всяких альпинистских уловок — простыми зигзагами, стараясь лишь не оскальзываться на сыпучем сланце. Далеко опередив Мак-Грегора, Таха присел на каменную глыбу.
— Вон они снова, — указал он на дальний противолежащий склон. Мак-Грегор вскарабкался к Тахе и, поглядев туда, увидел обоих верховых. Один из ильхановцев поднял винтовку, прицелился.
— Он думает, у него в руках дальнобойная пушка, — усмехнулся Таха.
Зачернел пороховой дымок, донесся хлопок выстрела, но свиста пули не было.
— Подает сигнал кому-то, — сказал Мак-Грегор.
— А кому? И куда?
Мак-Грегор не ответил, только дышал тяжело, и Таха пристально взглянул на него.
— Устали, дядя Айвор?
— Нет.
— У вас усталый вид.
— Не беда.
— Возраст ваш для скалолазанья не подходит, — озабоченно сказал Таха.
Полезли дальше; Мак-Грегор заметил, что Таха намеренно замедляет темп, избегая крутизн и скользких осыпей. Когда уже совсем немного осталось до моста, серой полоской связавшего рваные края ущелья, Мак-Грегор присел на мягкую моховую кочку. Таха сказал, кивнув на всадников внизу:
— Ошибка наша — безоружными идти в горы.
— Я исходил их вдоль и поперек за тридцать лет, — сказал Мак-Грегор, — и ни разу не брал с собой оружия.
— Но в такой переплет вы ведь еще не попадали. Обкладывают нас, как зверя...
Перед тем как карабкаться дальше, Мак-Грегор снял с себя рубашку, опоясался ею, и ему стало легче, точно кожа, само тело задышало теперь в подмогу задыхающимся легким.
Таха полез к мосту на разведку, и Мак-Грегор глядел, как он взбирается по-паучьи на склон. На Тахе была все та же, что в Париже, тонкая, негреющая одежда, но карабкался он весело, как школьник на каникулах, и Мак-Грегор закрыл на минуту глаза. Куда ушла его легконогая и легкодумная молодость? Какие горки ее укатали? На каких восточных улицах, в каких стеклянных кабинетах и глиняных лачугах растратила она себя? На каких нагих бескрайних косогорах, облитых лимонным и вечным закатом?
— На этой стороне — никого, — приглушенно крикнул Таха от моста.
Мак-Грегор полез вверх. Когда он докарабкался наконец до скалы, к которой были прикреплены ржавые тросы моста, Таха указал на скорлупу от орехов кешью и на кучку кала рядом:
— Курд в родных горах.
— След вчерашний или позавчерашний. Давай-ка не теряя времени перейдем мост, — сказал Мак-Грегор и с сомнением поглядел на два провисших ржавых троса, соединенных проволокой, поверх которой были настланы полусгнившие доски. Внизу бездонно зияла тысячефутовая пропасть, как длинная, голодная ощеренная пасть. Но делать нечего — надо идти.
Переползти по щербатому, качающемуся настилу оказалось несложно. К тому времени как Мак-Грегор, цепляясь руками, преодолел мост, Таха уже вынул лепешки, утром свежие и мягкие, а теперь зачерствевшие от горной сухости. Жуя жесткий творог и слипшийся холодный рис, они вдруг услышали чей-то смех над головой у себя, в развалинах турецкой сторожевой башни.