— Вот выветрится у тебя из памяти Европа — и все станет на место, — хмурясь, ответил Мак-Грегор.
— Европа здесь ни при чем.
— Очень даже при чем...
— Пусть так. Пусть у меня действительно перед глазами еще Европа и вся огромность разницы. Да, мне невыносим возврат к картинам грязи и убожества.
— Поскольку приходится жить среди этого, то от европейских воспоминаний лучше не станет.
— Ты уверен? А ты бы сам вспомнил хоть раз о Европе?
Он отодвинул от себя остаток холодной баранины и, глядя на свою красивую и умную англичанку-жену, снова задумался над тем, что же их разделило теперь. Когда она уехала в Европу, он впервые в жизни задал себе вопрос: по-прежнему ли Кэти заодно с ним. Их долголетнего и тесного семейного согласия не поколебали никакие передряги, связанные с участием в запутанных иранских политических движениях — ни его домашний арест (дважды), ни неприятности на службе в бывшей Англо-иранской компании, а затем в ИННК. До ее отъезда с детьми в Европу они никогда не жили врозь, если не считать тех четырех месяцев, что он провел в Кембридже восемнадцать лет тому назад, завершая свою докторскую диссертацию. Но теперь, чувствовал Мак-Грегор, жену брала уже неодолимая усталость.
— Ладно, — проговорил он, точно в этот момент придя к решению. — Если сможешь меня убедить, что Европа нас не разочарует, тогда я навсегда осяду там, как только покончу с этим курдским делом.
Она поглядела на него удивленно-подозрительно.
— С чего вдруг в тебе такая перемена?
— Дай только выполнить это задание, и тогда уеду отсюда навсегда.
— Что-то не верится мне... — проговорила Кэти. Он покраснел, задетый, и она сказала: — Ну хорошо, хорошо, — словно опасаясь, что решимость мужа улетучится от ее недоверия. — Пусть так, раз уж иначе тебя не вырвать отсюда.
Косясь на дверь, Мак-Грегор придерживал за лапки кур, поклохтывавших и силившихся развязаться. Народу в парной и потной чайхане становилось меньше. Вышло из-за туч солнце; у старых, помятых немецких грузовиков, нагруженных тяжело, точно баржи, уже урчали моторы. Грязь на полу, натоптанная входящими и выходящими, подсыхала комками. Выбежал за кем-то чайханщик с криком, что ему не уплатили, а Мак-Грегор все держал кур, все не спускал глаз с двери.
— Вот и Размара, — произнес он.
Полковник Размара молча поклонился им издали, сел за свой отдельный столик, велел подать завтрак. А Мак-Грегор вдруг обратил внимание на четверых парней, одетых в рваные шоферские комбинезоны и сидевших у дверей в окружении узлов и котомок. «Вовсе они не шоферы», — подумал он и решил, что у Размеры тоже хватит ума об этом догадаться.
— Что же ты медлишь? — спросила Кэти.
— Спешить не надо.
У Размары было длинное, слегка брюзгливой складки лицо, не отражающее ничего: ни колебаний, ни замешательства, ни удивления.
— Так, так, — сказал он по-английски, подходя к Мак-Грегорам. — Каким ветром занесло вас к нам?
Мак-Грегор пожал равнодушно-вялую руку Размары и сказал, что они только что спустились с Синджанского плато, где он осматривал газовые скважины.
Размара скептически усмехнулся:
— А знаете ли вы, что одно из тамошних селений подверглось бомбежке?
— Мы были при этом, — ответил Мак-Грегор и спросил, чей туда прилетал самолет: иранский, турецкий, американский? Или же это постаралась одна из иностранных разведок, хозяйничающих в горах?
— Пока не знаю. Я видел, как с гор везли раненых на грузовиках в больницу. Вот и все, что мне известно.
— Жестокое, мерзкое дело, — проговорила Кэти.
— В данной ситуации, — заметил Размара, кивком веля чайханщику нести завтрак на стол к Мак-Грегорам, — когда курды замышляют мятеж, их не может удивлять такая кара. Вы позволите присоединиться к вам?
— Пожалуйста.
В комнату вернулся сытенький дехдар (управитель округа), прибывший вместе с Размарой и затем исчезнувший куда-то; он застегивал на ходу брюки. При виде Кэти он до ужаса смешался, его черные усики, казалось, встали дыбом. Полковник бросил ему что-то резкое, но чайханщик замял неловкость — расстелил сырую, когда-то белую скатерть, разложил ножи, алюминиевые вилки, принес чайники и блюдо засиженных мухами сладостей.
— Мадам, — заговорил дехдар с Кэти. — На вас, кажется, мегрикская куртка?
— Да.
— Это, должно быть, из курток Дубаса. Он такие носит. А где он сам теперь?
— В своих владениях, наверно, — сказала Кэти.
— Когда-нибудь, — промолвил Размара, макая кусок лепешки в горячий сладкий чай, — Затко убьет этого богатого молодчика, и это будет недурной развязкой.
— Развязкой чего?
Полковник указал в окошко, на горы: