Размара постоял, подумал, усмехнулся безбоязненной усмешкой.
— Вот что, — сказал Размара. — Ты отпусти его, и мы с ним продолжим обычный объезд и забудем о встрече.
— Согласен, — любезно сказал Затко, и Размара, поклонившись Мак-Грегорам, вышел, грызя фисташки. Мак-Грегор тоже хотел встать, но Затко положил ему руку на плечо. — Эти убитые курды — наша трагедия, наша печаль, не твоя, — сказал он. — Вина тут на мне.
— На ком бы ни лежала вина, — сказал Мак-Грегор, — но кровь пролита.
Затко вышел вслед за Размарой.
— Уйдем отсюда, ради бога, — сказала Кэти. — Я не могу больше.
— Пойдем. Нас ничто здесь не держит, — сказал Мак-Грегор.
Но Кэтрин указала на связанных кур.
— А с ними как же быть? — спросила она.
Он поглядел на этих горестных заморышей.
— Пустить их, пожалуй, на волю, — сказал он.
— Не сумасбродствуй, — сказала Кэти. — Их тут же кто-нибудь поймает.
— Что ж поделать? — сказал он. — Все-таки мы их выпустим.
Вынув из кармана нож, он перерезал путы. Вынес кур на улицу, подбросил в воздух. Они тяжело приземлились и побрели пошатываясь, точно прилипая лапами к грязи. Но тут их увидала облезлая собака, залаяла, погналась, и тощие, жилистые птицы с кудахтаньем и криком кинулись под гору.
Затко и Размара стояли на пороге, а вокруг — еще с десяток курдов и персов, и все они со смехом глядели на это зрелище; и Мак-Грегор ощутил, как по коже дернуло ознобом, как сжалось сердце от давней боли, к которой он, кажется, один тут еще не притерпелся.
Глава восьмая
Затко вернулся в свое высокогорье, а Таха остался с Мак-Грегорами, чтобы на стареньком «пежо» доставить их в Мехабад, где ждал ливанец Аббекр. Но, проводив отца, Таха сказал, что прежде им надо заехать в горную деревушку в тридцати километрах отсюда.
— Зачем?
— Это вам будет полезно, дядя Айвор.
— У меня нет времени.
— Времени уйдет на это мало, — спокойно сказал Таха. — Там увидите кой-кого из моих парней, — пояснил он. — Они не верят в объединенный фронт с феодалами вроде ильхана, или с дельцами вроде Аббекра, или с честными судьями вроде кази.
— Или с твоим отцом? — кольнул Мак-Грегор.
— Что ж нам отец? — ответил Таха. — У отца свои идеи, у нас свои. Я сюда ехал с ним, по сути, только для того, чтобы встретиться с вами.
— Вот как...
— Я насчет тех денег, дядя Айвор, — прибавил Таха по-английски.
— Каких денег?
— Мы же не дети, — сказал Таха, ведя Мак-Грегоров на взгорок, к машине. — Любому тут уже известно про те наши деньги и про оружие. И что вы едете на розыски в Европу.
— Тебя это совершенно не касается, — сказал Мак-Грегор. — Так что нечего и заговаривать.
Они стояли у машины, дожидаясь Кэти, отлучившейся по делу, столь неприятному ей среди нагорной чистоты. Вернувшись и прислушавшись, Кэти сказала, что здесь не место возобновлять старые политические препирательства.
— Но как же так, тетя Кэтрин, — не унимался Таха. — Эти деньги должны пойти на революцию, а не ильхану достаться.
— Они вовсе не достанутся ильхану, — возмущенно возразил Мак-Грегор.
— Кончится тем, что достанутся, — стоял на своем Таха. — Так или иначе, а старик в конце концов заполучит деньги и оружие, и ни кази, ни мой отец не смогут этому помешать.
И снова у них пошел спор о том, за что бороться прежде — за освобождение курдов или же за социальную революцию, — покуда Кэти не вмешалась, потеряв терпение.
— Здесь вы этот спор не разрешите, — сказала она. — И в любом случае Таха прав, — повернулась она к мужу. — Найдешь ты или не найдешь эти деньги в Европе, все равно настоящей пользы не будет.
— Это почему же?
— Потому что повторится вечная история. Если удастся когда-нибудь достичь чего-то, то не благодаря помощи от тебя — иностранца. И не благодаря коварным старикам, плетущим у себя там в горах интриги. Если кто и добьется успеха, то, вероятнее всего, Таха — и без твоей помощи.
— Таха хочет революции, а ведь они еще и в нацию не оформились, — напомнил Мак-Грегор. — Разве это резонно?
— Речь не о том, — возразила Кэти, садясь в машину.
Больше часа поднимались они в горы по труднопроезжей, слякотной тропе, прежде чем увидели стада черных коз — первый признак близости горного убогого жилья. Въехали в деревушку, сейчас почему-то пустую. И сразу же из-за мокрых от дождя скал, из каменных лачуг к ним вышли бойцы Тахи с видом людей, наконец-то дождавшихся.
— Почему задержка? — раздались вопросы. — Что случилось?
Бойцов было шестеро, и на каждом была та же грязно-зеленая партизанская форма, что и на Тахе, и каждый был обут в солдатские ботинки. Таха познакомил их с Мак-Грегорами, хорошо известными здесь в горах, и сообщил о том, что передал петицию Размаре.