— При содействии папаши Затко, — насмешливо заметил один из юнцов.
— Хватит вам о Размаре и прочей чепухе, — вмешался парень в потертых вязаных перчатках. — Ты вот скажи, какое заметил движение на черной дороге?
— Там полно персидских военных грузовиков, — сказал Таха.
— Тогда нам надо трогаться отсюда.
— Не будем торопиться.
— Учти, Таха, по такой слякоти выше на кряж нам не подняться.
— Можно тут еще побыть немного, — сказал Таха.
— Нет, нельзя, — возразил парень. — Того и гляди, снизу армия налетит саранчой на деревню. Их непременно жди после объездов Размары.
— Как считаешь, доктор? — обратился один из студентов к Мак-Грегору. — Считаешь, надо уходить нам?
— Я совершенно не в курсе ваших дел, — ответил Мак-Грегор.
Это смутило юнца; Мак-Грегор обвел взглядом всех их, стоявших в проулочной грязи. Один был бородат, другой толст, горяч и добродушен, у третьего был прилежно студенческий вид и батарея шариковых стержней торчала из кармана рубашки, а за поясом — блокнот; четвертый был чахл и потому малонадежен, пятый не сводил с Кэти юных чувственных курдских глазищ, а шестой держал в руке автоматический карабин, как держат неразлучный чемоданчик. Таха явно был взрослее всех и имел уверенный вид аксакала.
— Что вы, собственно, делаете тут вооруженные? — спросил Мак-Грегор.
— Деревушка здесь пастушья, — ответил Таха. — Вся она, до последнего жителя, в кабале у курдского феодала — Кассима из рода Бени-Джаф. В соседней деревне живет его приказчик и приходует тут каждую овцу, козу, баранью шкуру, каждый клок шерсти. Пять лет назад Кассим убил на здешних летних пастбищах троих старейшин, попросивших прибавки зерна, продуктов и денег. А за два года до того из деревушки бесследно пропали две девушки, и похитили их все те же Бени-Джафы. В прошлом году четыре пастуха были убиты за то, что сдали не всю настриженную шерсть. Чуть худой год, дети так и мрут с голода — то есть от болезней, вызванных недоеданием, холодом, нечистотой. Сахар и рис в деревне редкость, школы и книги — вовсе невидаль. Врачи и назначенные в управу курды здесь не бывают. Так что нас слушают охотно, — закончил Таха, — и когда придет час революции, они будут знать, против кого им драться.
— А чем? Голыми руками? — опросил Мак-Грегор. — Вы вооружены, но они-то — нет.
Парни засмеялись, и Таха сказал:
— Что ж, пойдемте, взглянете.
Вслед за Тахой все направились к кучке пустых лачуг, остановились перед сложенной из камней хибаркой. Таха отомкнул смазанный маслом замок открыл дверь, снял щит из досок, плотно закрывавший окошко. Внутри у стены стояли четыре винтовки, два автомата, ящики с патронами, шесть двадцатигаллоновых канистр с бензином; лежали мины, сваленные кучей штыки.
— Где вы это добыли? — спросил Мак-Грегор.
— За последние полтора месяца, — сказал Таха, — мы провели десять ночных налетов на персидские военные посты.
— Кто — мы?
— Да вот они со мной, — ответил Таха.
— И что ты велишь жителям делать с этим оружием? Ханов убивать?
Таха будто не заметил иронии.
— Если бы все эти нищие деревушки вооружить, то иранская армия не смела бы и сунуться в горы, — сказал он, — а курдские феодалы подохли бы со страха. Вот для чего нам нужно то, за чем вас шлют в Европу, дядя Айвор.
— Стоит персам найти хотя бы часть хранящегося здесь, и они перевешают всех мужчин в деревне. Вы играете жизнями беззащитных людей.
Таха, сдерживаясь, ответил, что среди курдов нет беззащитных и что должна же курдская революция где-то начаться.
— Но не таким путем, — возразил Мак-Грегор. — Вам-то самим нетрудно скрыться в горах. А сельчанам уйти некуда, и кара падет на них.
— Я знаю, — сказал Таха. — Однако должны же крестьяне участвовать.
— Но не таким путем, — повторил Мак-Грегор. — Не в разрозненных деревенских бунтах.
Таха затворил уже дверь склада, навесил замок, и Мак-Грегор, пройдя взглядом по всему жалкому ряду лачуг, спросил, куда девались жители, почему обезлюдела деревня.
— Они все у речки, на плато, — ответил один из парней. — Справляют двойную свадьбу.
«Двойная» свадьба у курдов — самая недорогостоящая из свадеб — распространена во всех бедных горных селениях; брат и сестра вступают в брак с сестрой и братом из другой семьи, так что обеим семьям не надо тратиться на калым за невесту.
Они направились к реке, осторожно начали спускаться к плато, слыша снизу обрядовое свадебное пение и шум взбухшего от дождей потока, несущегося по камням и расселинам. Все курдские поэты воспевают эти реки — жизненосные сосуды Курдистана.