— Застегну сам, — сказал он, когда она взялась за язычок «молнии».
— Рубашку свою смотри не зацепи.
Он нетерпеливо кивнул, возясь с застежкой. Вертолет мотало из стороны в сторону.
— Меня определенно укачает, — тяжело вздохнула Кэти.
Был желтый, бледный рассвет, расхлябанная старая машина трясла и качала их, унося вверх над глубокими расселинами нагой долины, и Кэти знала, что пахнущий металлом воздух станет сейчас морозным. Ей доводилось уже подыматься в Курдские горы — в этот на миллион акров простершийся край безлесных нагорий, спящих альпийских цветов и мосластых, высоченных, крутых вершин.
— Что, курды еще и сейчас сбивают вертолеты? — крикнула она мужу сквозь шум вертящихся лопастей.
— Так близко к Резайе не трогают, — ответил Мак-Грегор.
Десять месяцев тому назад вертолет, тоже принадлежащий Иранской национальной нефтяной компании, был подбит 80-миллиметровой ракетой, которую запустил подросток-курд с одного из этих пустынных пиков. Метким попаданием вышибло днище фюзеляжа, и сейсморазведочная аппаратура стоимостью в десять тысяч фунтов вместе с сидевшим на ней персом-техником попросту вывалилась в пустоту. У пилота достало злости и умения, чтобы, повернув назад, дотянуть машину до Резайе, возвратиться на другом вертолете со взводом иранских солдат и разыскать злоумышленника. Они расстреляли единственного обнаруженного на горном скате курда — шестнадцатилетнего бегзадийского пастуха. Расстреляли из пулемета и его отару, однако ракетомета так и не нашли.
— Не по той стороне хребта летим, — крикнул Мак-Грегор, поднялся по алюминиевой лесенке, просунул голову в кабину и начал громко пререкаться с пилотом сквозь рокот моторов. Кэти слышно было, как тот отвечал, что на склонах замечены курды и что экипаж не имеет желания получить ракету в зад.
— Ох, будь оно проклято, — проговорила Кэти. Усталая, она боролась с приступом воздушной болезни, которой неожиданно сделалась подвержена в зрелом возрасте.
Но минут через сорок все кончилось, они опустились в высокогорную безлесную котловину. Как только приземлились, тут же авиамеханики открыли люк, поспешно, точно под обстрелом, стянули с них комбинезоны, заторопили, тревожно покрикивая, помогли сойти, захлопнули дверцу и помахали им с вертолета, взлетевшего с шумом, как вспугнутый пеликан. Они смотрели, как он скользил над вершинами гор и как исчез. Теперь они были одни в этом холодном голубом и беззвучном поднебесье.
— Если Затко не дожидается нас там, у старого несторианского алтаря, — сказал Мак-Грегор, указывая на гребень, замыкающий на той стороне котловину, — то нам предстоит двухдневный пеший переход в Синджан.
— Я не жалуюсь, милый, — сказала Кэти. — Я прямо рада снова ступать по твердой земле.
— Так-то так, — сказал он, вскидывая с помощью Кэти рюкзак на спину. — Но тут непременно курды где-нибудь или даже жандармы, которые, возможно, предпочтут, чтобы мы не добрались до Синджана. Тебе следовало остаться ждать меня в Резайе.
— А я вот не осталась. И прими это к сведению.
Он не стал вступать в спор. Молча зашагал, ведя Кэти вниз в скалистую ложбину, а затем вверх на ту сторону и лишь изредка роняя слово указания. Так дошли они до цели — до небольшого каменного столпа с вырубленным в камне позеленевшим алтарем. Но никто их там не встретил.
— Я сварю кофе, — сказал он, доставая из рюкзака примус, — и если Затко и через полчаса не будет, то двинемся в путь.
Дети Мак-Грегоров уехали в Европу получать высшее образование, и Кэти ездила с ними, полгода провела в отъезде и теперь глядела на мужа с обновленным любопытством. Двадцать три года замужества не угасили в ней этого любопытства. Но при виде озабоченной возни Мак-Грегора ей подумалось, что примус грозит ему сейчас, пожалуй, большей опасностью, чем курды.
— И когда же вся эта курдская сумятица началась снова? — спросила она.
— В сущности, она и не кончалась.
— Я знаю, — сказала Кэти. — Но открытой войны и пальбы между иранцами и курдами не было вот уже сколько лет. Отчего же она вспыхнула снова?
Мак-Грегор пожал плечами:
— Трудно сказать. Думаю, курды опять замышляют создать независимую республику.